М.В. Михайлова
Гибель Атлантиды, или Новые мифы
Имя Ивана Алексеевича Новикова (1877-1959) у современного читателя ассоциируется
только с его дилогией «Пушкин в изгнании», издававшейся неоднократно. <...> Однако его наследие
неизмеримо более объемно, причем большая часть его неизвестна современному читателю1
главным образом потому, что сам Новиков в советское время предпочитал творить
собственный миф о себе как писателе новой социалистической эпохи, умудренном пушкинисте,
добропорядочном переводчике «Слова о полку Игореве». <...> О своем символистском прошлом он
предпочитал также не упоминать, как и о своей прозе начала 20-х годов, демонстрирующей
несогласие с происходящим на его родине. <...> Гибель старого мира Новиков сравнил с гибелью Атлантиды2 и в рассказах, написанных
на переломе 20-х годов, попытался осмыслить все последствия этого явления. <...> Своей повести
«Миф», написанной в 1922 г., Новиков дал подзаголовок «Явь и фантастика». <...> Сказав, что люди, обреченные
получать ежемесячно лишь фунт мыла, полфунта кофе и полпуда селедки, превращается в
«голодную стаю», он заявляет: «Зачем еще сон? <...> 155)
И, конечно, как обычно в произведениях Новикова, созданных на переломе 20-х годов,
речь идет о крутых поворотах истории, о грозных предзнаменованиях, о борьбе добра со злом,
завершения которой не предвидится. <...> Это сестры Литовцевы – Анна и Ксения, старик Липатыч,
Кирилл Николаевич, у которого герой ненадолго нашел приют, профессор древних языков
Мамант, сосед по московскому дому, вернувшийся зачем-то из эмиграции в сой разоренный
дом барин Малютин, мелкий почтовый чиновник, безымянный кавалерист - бывший офицер
Генерального штаба. <...> В сестрах Литовцевых
для автора, уже начавшего свое многолетнее исследование творчества Пушкина, проступают
черты сестер Гончаровых. <...> ).Младшая, Ксения, чаще предстает в образе
деревенской резвушки Аксюши, хотя ей и присущ невидящий, как у птиц, «живущих в горах и
слепимых голубым океаном пространства <...>
Гибель_Атлантиды,_или_Новые_мифы._Статья_.pdf
М.В. Михайлова
Гибель Атлантиды, или Новые мифы
Имя Ивана Алексеевича Новикова (1877-1959) у современного читателя ассоциируется
только с его дилогией «Пушкин в изгнании», издававшейся неоднократно. Однако его наследие
неизмеримо более объемно, причем большая часть его неизвестна современному читателю1
главным образом потому, что сам Новиков в советское время предпочитал творить
собственный миф о себе как писателе новой социалистической эпохи, умудренном пушкинисте,
добропорядочном переводчике «Слова о полку Игореве». О своем символистском прошлом он
предпочитал также не упоминать, как и о своей прозе начала 20-х годов, демонстрирующей
несогласие с происходящим на его родине.
Гибель старого мира Новиков сравнил с гибелью Атлантиды2 и в рассказах, написанных
на переломе 20-х годов, попытался осмыслить все последствия этого явления. Своей повести
«Миф», написанной в 1922 г., Новиков дал подзаголовок «Явь и фантастика». И действительно,
писатель не создавал, пожалуй, никогда произведения более причудливого, фантасмагоричного,
двоящегося, просвечивающего многими смыслами, воссоздающего прошлое и обращенного к
будущему, трактующего библейские предания и отсылающего к греческой мифологии. Здесь
властвует романтическая поэтика контрастов, разрабатываются сюжеты, бытовавшие в
романтической литературе, появляются герои, имеющие прародителей в рассказах о
вурдалаках, утопленниках, увлекающих за собой мертвецах, едва ли не каннибалах… Все это
привлечено с целью ответить на вопрос: «Что страшнее? Послереволюционная
действительность, расплющивающая человека, или фантастические сновидения, населенные
полулюдьми-полуживотными?». И Новиков подсказывает ответ. Сказав, что люди, обреченные
получать ежемесячно лишь фунт мыла, полфунта кофе и полпуда селедки, превращается в
«голодную стаю», он заявляет: «Зачем еще сон? Неужели мне еще не довольно
действительности?» (С. 155)
И, конечно, как обычно в произведениях Новикова, созданных на переломе 20-х годов,
речь идет о крутых поворотах истории, о грозных предзнаменованиях, о борьбе добра со злом,
завершения которой не предвидится. Как итоговое умозаключение воспринимаются слова
героя, в котором угадываются автобиографические черты: «… кто ж победил – победит? – а
ежели вечность тем и стоит, что вечно «ничья»? – или «все это одно» /…/?» (С. 217). Эти слова
1 Только недавно состоялось переиздание его произведений «символистского ряда»: Новиков И.А. Золотые кресты.
Мценск, 2004; Новиков И.А. Святому Духу. Дыхание Земли. Мценск, 2006.
2 См. Новиков И.А. Вишни. М., 1927. С. 188. Далее ссылки даются по этому изданию с указанием страницы в
скобках.
Стр.1
2
можно проинтерпретировать как бесконечное столкновение зла и добра в душах людей, а в
итоге «все в этом мире выходит вничью» (С. 183).
Особенностью этого произведения становится вплетение бытовых подробностей,
реалистической картины жизни героя за пределами Москвы осенью 1920 года в ирреальную
картину страстей, отношений, связывающих людей, которые пребывают с ним одновременно в
том же времени и пространстве. Это сестры Литовцевы – Анна и Ксения, старик Липатыч,
Кирилл Николаевич, у которого герой ненадолго нашел приют, профессор древних языков
Мамант, сосед по московскому дому, вернувшийся зачем-то из эмиграции в сой разоренный
дом барин Малютин, мелкий почтовый чиновник, безымянный кавалерист - бывший офицер
Генерального штаба. Но одновременно в них просвечивают и черты людей, живших прежде,
или они дублируют «повадки» и поведение литературных персонажей. В сестрах Литовцевых
для автора, уже начавшего свое многолетнее исследование творчества Пушкина, проступают
черты сестер Гончаровых. Но при этом в старшей, Анне, носящей траур по убитому на фронте
дяде, видятся ему и черты «неизъяснимо волнующей пленительной прелести донны-монашки,
строгой вдовы, черного угля, внутри затаившего горячий огонь» (С. 172), за что и прозвали ее д
о н н о ю А н н о й (разрядка автора. – М.М.).Младшая, Ксения, чаще предстает в образе
деревенской резвушки Аксюши, хотя ей и присущ невидящий, как у птиц, «живущих в горах и
слепимых голубым океаном пространства» (С. 196), взгляд. В других действующих лицах
повести – проявляются либо исторические, либо мифические образы. Так, в помещике
Малютине угадывается рыцарь, демон, дьявол, титан, маг, волшебник, но он же и Каменный
гость, что впрямую соотносится с именем донны Анны, вписывая обоих героев в контекст
пушкинской трагедии, где он – провозвестник гибели. Хозяина же своего герой-повествователь
легко представляет шагающим в кардинальской пурпурной мантии по фигурным плитам
монастырского двора. Автор не ограничивает себя обращением к одной какой-нибудь
мифологической системе, он свободно варьирует и соединяет христианские источники и
элементы греческой истории. А от имени, которым он наделяет Малютина – Густав, – веет чемто
средневековым, эпохой крестовых походов, алхимическими опытами…
В шутливой форме Новиков дает представление о допустимости «смешения» различных
мифологических систем в витиеватой, несколько косноязычной болтовне подвыпившего
почтового чиновника, который легко от рассуждений о «золотом винограде», что «рождал на
острове Греции нимф, так сказать … прошу извинить полногрудых…. то есть молочно-грудых
хотел я сказать … то есть, не то, а собственно кожа молочных оттенков … и прочее все»,
переходит рассказу о яблонях, которые «заметьте себе», «по хронологии, старейшее древо.
Крикните: древо! – и услышите точный ответ: Ева-с! Ной же упившийся – это уж вам не Адам
Стр.2