Национальный цифровой ресурс Руконт - межотраслевая электронная библиотека (ЭБС) на базе технологии Контекстум (всего произведений: 645695)
Контекстум

Карелия, или заточение Марфы Иоанновны Романовой

0   0
Первый авторГлинка Федор Николаевич
Издательство[Б.и.]
Страниц39
ID4934
АннотацияОписательное стихотворение
Кому рекомендованоПоэзия
Глинка, Ф.Н. Карелия, или заточение Марфы Иоанновны Романовой : Поэма / Ф.Н. Глинка .— : [Б.и.], 1830 .— 39 с. — Поэзия .— URL: https://rucont.ru/efd/4934 (дата обращения: 17.07.2024)

Предпросмотр (выдержки из произведения)

Между тем крестьянин Никанор отправляется на Русь с тайным посланием. <...> Свидетельствуюсь истиной и Богом, - пишет один из них, - что я собственными глазами видел в Москве людей, которые, лежа на улицах, подобно скоту, щипали траву и питались ею; у мертвых находили во рту сено", - и проч. <...> Спустя три дня и Никанор возвращается из дальнего пути. <...> Привезенный ответ решает судьбу матери Михаила, и заточение кончится. <...> Если небольшое число стихов, помещенных в прологе для изображения безлюдия и пустынности Карелии (страны, и поныне погруженной в лесах, идущих к Белому морю), успевают, так сказать, навеять некоторую унылость на душу читателя, то это будет близким подобием того ощущения, которое внушают, думаю, всякому сии малолюдные стороны при первом на них воззрении. <...> Наконец, при прочтении всего стихотворения может возникнуть вопрос: отчего так мало действует, особливо мало разговаривает, сама Марфа Иоанновна. <...> Пуста в Кареле сторона {1}, Безмолвны Севера поляны; В тиши ночной, как великаны, Восстав озер своих со дна, В выси рисуются обломки Чуть уцелевшие потомки Былых, первоначальных гор. <...> И в сумерках, румяный, Он стелет ленты под водой: То сын Карелы молчаливый Беспечных лохов {2} стан сонливый Тревожит меткой острогой. <...> .. Пустынь карельских озер_а_ Приемлют, стихнув, ясность стали Иль вид литого серебра; Но никогда в них не блистали Ни пышность древняя палат, Ни пестрота и роскошь сада {4}. <...> Когда листок карельской розы Лежал в листах чудесной прозы Карамзина? <...> И пеший, Тропой, изрытой меж стремнин, Мелькнет порой Карелы сын В своей погоне за лисицей, Следя волков и росомах, Или встречался на мхах С ветвисторогою станицей... <...> И часто жемчуг им дарит Поток гремучей Повенчанки {*}, {* В речке Повенчанке находится жемчуг, иногда довольно крупный.} <...> .. Однако ж знали, что кого-то Из дальней русския земли В покрытой сойме привезли И в терем заперли - за что-то! <...> .. Она Романовых почтенныя семьи; Самоохотный царь {*} их гонит без причины <...>
Карелия,_или_заточение_Марфы_Иоанновны_Романовой.pdf
Ф. Н. Глинка Карелия, или заточение Марфы Иоанновны Романовой Описательное стихотворение ---------------------------------------------------------------------------Глинка Ф. Н. Сочинения Сост., послесл. и коммент. В. И. Карпеца.- М.: "Советская Россия", 1986. OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------ВВЕДЕНИЕ Предлагаемое описательное стихотворение основано на событии историческом, засвидетельствованном преданием и грамотами царя Михаила Федоровича. Содержание рассказа весьма просто. Знаменитая затворница в Выгозерском стане обращает на себя внимание окрестных поселян. Один из них проникает в ее уединение. Добрый крестьянин, стараясь рассеять тоску одиночества заключенной, предлагает ввести к ней для собеседования монаха. Вводит. Повествование есть лучшее занятие в уединении, и монах (или отшельник) повествует. Его жизнь, его характер в его повествовании. Между тем крестьянин Никанор отправляется на Русь с тайным посланием. Монах является в другой раз, доканчивает рассказ свой, заключает оный какою-то духовной аллегорией и опять удаляется, уже надолго. Тут в тереме (в храмине заключения Марфы) появляется новое лицо - Маша, дочь Никанора. Она также, частью думая развеселить уединенную, а более из желания поговорить о своем крае, пересказывает, так сказать, всю мифологию Карелии. Монах является в третий раз, и уже не таковым, как был! Теперь из речей и поступков его видно, что он проходил то состояние души, в котором борение внутреннего со внешним, или, как говорят, ветхого с новым, означается яркими чертами. В его понятии протекшее, настоящее и будущее как будто слилися в какое-то одно неопределенное время. В речах его, несвязных, отрывистых, виден, кажется, лиризм: иначе и быть не может, ибо вдохновение его (следствие развития Духовной жизни, со всеми ее принадлежностями) непритворное. Кроме дикой пустыни, самое размышление о тогдашнем настоящем могло привести нашего монаха в некоторую тоскливую тревогу за человечество. Раскрывая "Историю" Карамзина (в XI части) под годами от 1601 до 1605, мы встречаем (на стр. 108, 112, 114, 119 и 120) резкие черты в мрачной картине того времени. На сей раз выпишем только рассказанное на 108 и 112 страницах: "И в самых диких ордах (прибавляет летописец) не бывает столь великого зла: господа не смели глядеть на рабов своих, ни ближние искренно говорить между собою; а когда говорили, то взаимно обязывались страшною клятвою не изменять скромности" (стр. 108). "Свидетельствуюсь истиной и Богом, - пишет один из них, - что я собственными глазами видел в Москве людей, которые, лежа на улицах, подобно скоту, щипали траву и питались ею; у мертвых находили во рту сено", - и проч. В такое время и при некоторой внутренней распре, доказывающей двойственность человека, толвуозерский монах, особливо после случившегося с ним в пустыне, может быть, и мог говорить так, как он говорит в нашем повествовании при своем появлении в третий раз. После этого третьего и последнего появления монах уходит опять в свои леса. Мы уже не услышим о нем более! Спустя три дня и Никанор возвращается из дальнего пути. Привезенный ответ решает судьбу матери Михаила, и заточение кончится. Сим оканчивается повествование. Если небольшое число стихов, помещенных в прологе для изображения безлюдия и пустынности Карелии (страны, и поныне погруженной в лесах, идущих к Белому морю), успевают, так сказать, навеять некоторую унылость на душу читателя, то это будет близким подобием того ощущения, которое внушают, думаю, всякому сии малолюдные стороны при первом на них воззрении. Наконец, при прочтении всего стихотворения может возникнуть вопрос: отчего так мало действует, особливо мало разговаривает, сама Марфа Иоанновна. Я размышлял о сем и нахожу, что по важности ее сана ей нельзя было дать разговора о предметах неважных; о важном же, собственно до нее касающемся, ей говорить было не с кем. Подле нее не было своего человека, которому бы она могла раскрыть душу, поверить тайны сердца. Никанору делала поручения; монаха слушала она как человека любопытного; молодой карелке дозволяла
Стр.1