Мозг мой обожгло, и я вспомнил пересылку тридцать девятого года, тифозный карантин и нас, пятерых, выдержавших, выстоявших все-все отправки, все этапы, все «выстойки» на морозе и все же пойманных лагерной сетью и ВЫКИНУТЫХ В безбрежность тайги. <...> №76 ГРАН И 17 Начальник угольной разведки, принимавший этап, полистал «дело» Скоросеева. <...> Нарынский, принимая от Скоросеева дежурство, смеясь, сказал, что Скоросеев даже в снег, в метель не сдвинулся со своего поста. <...> Понемногу — по пять, по десять человек — стали уходить из лагеря этапы. <...> Вверх по горе, по таежной тропе уходили эти люди из моей жизни навсегда. <...> 18 ГРАН И № 16 Отбирали вольную одежду, у многих вольная одежда была, — ведь в этой разведке работали и вольнонаемные, и была разведка бесконвойной. <...> Я вспомнил, как два года тому назад в Магадане отбирали вольную одежду, сотни тысяч меховых шуб у сотен этапов, у сотен тысяч людей, взятых на Север, на Дальний Север несчастных заключенных. <...> Ах, как боролись все эти люди, чтобы уберечь свое добро от блатарей, от открытого разбоя в бараках, вагонах, транзитках. <...> Всё, что было спасено, утаено от блатарей, было отобрано государством в бане. <...> Но у товарищей моих вольная одежда была. <...> Вещи, которые рвал, резал, уничтожал Прага, были его вещами, его соб №76 ГРАН И 19 ственными. <...> — Никакой разницы между блатарями, которые нас грабят, и государством для нас нет, — сказал я. <...> Строем по два, как дозволяла таежная тропа, мы добрались до конторы злые, обиженные — наивное чувство справедливости живет в человеке очень глубоко и, может быть, неискоренимо. <...> Прошла неделя, и с очередным этапом я уехал из разведки, из благословенной разведки на большую шахту, где в первый же день встал вместо лошади за египетский ворот лебедки, упираясь грудью в бревно. <...> 20 ГРАН И №7 6 Шел концерт лагерной самодеятельности, и бродячий актер — конферансье •— объявлял номер, выбегал в артистическую — одну из больничных палат — поднимать дух неопытных концертантов. <...>