Михаил Николаевич Алексеев, недавно отметивший свое 85-летие, не нуждается в
особом представлении. Он – из плеяды мастеров первого ряда, фундаторов русской
советской литературы второй половины ХХ века, готовивших ей мировое признание и
славу. А главным для него была любовь самого читающего в этом мире народа.
Мы от души поздравляем классика, с прекрасным юбилеем, желаем ему всего самого
светлого в жизни и – многая, многая лета!
Читателям «Сибирских огней» будет, наверное, по-особому интересен публикуемый
ниже отрывок из автобиографической повести старейшего нашего автора.
Редакция
Михаил Алексеев
«Солдаты» в путь!
Множество раз в разное время и разные люди, в основном издатели, просили меня
написать автобиографию. Множество раз пытался это сделать, но всегда получалось что-то
не то. Гораздо позже понял, почему. Я пытался поведать о себе в привычном, анкетном, что
ли, смысле, вынося за скобки написанные мною книги, из экономии места отстраняясь от
них. И выходило скучно, пресно, невыносимо занудно. И лишь в самом конце
восьмидесятых годов мне пришлось — и то по крайней необходимости — вспомнить, что
если у тебя, писателя, есть своя судьба, есть она и у книги, вышедшей из-под твоего пера.
Её-то и нужно назвать биографией, совершенно естественно необходимо составляющей
часть, и притом, может быть, главную часть твоей Автобиографии. Тогда же мне
подумалось: а что, если написать биографию не автора, а его произведений? Не расскажет
ли она больше и интереснее о своем создателе? И более того: не даст ли она возможность
точнее и острее ощутить время, в какое это произведение рождалось и явилось на свет
Божий? Ведь нередко такое рождение сопровождается весьма драматическими
обстоятельствами, о коих знают лишь автор и очень узкий круг людей, связанных с
изданием той или иной вещи. В этом случае следует, пожалуй, начать с биографии моего
первенца — романа «Солдаты»: в прошлом, 2002 году, ему исполнилось 50 лет со дня
появления на свет, то есть на ваш суд, дорогие мои читатели. А до этой, так сказать,
юбилейной даты, «Солдаты» издавались множество раз на многих языках как в нашей
стране, так и за рубежом. Этим романом открывались все, без исключения, мои собрания
сочинений в шести и восьми томах, а также избранное в одном, двух и трех томах. Именно
эта книга вывела меня, кажется, на самую тернистую и ухабистую из всех возможных дорог,
имя которой — Литература. Когда же. однако, и с чего началось для меня все это?
Все произошло в мае 1945 года. Война кончилась, и наша дивизия находилась какоето
время на рубеже, занятом ею 9 мая в центре Европы Солдаты отдыхали. Отдыхали и мы,
сотрудники армейской газеты «За Родину». Но что же делать, если на сердце поселилась
жгучая потребность рассказать о фронтовых друзьях-товарищах, обо всем, что видано и
пережито в тяжкие четыре года войны? Может быть, поступить так — вообразить себе, что
рядом с тобой сидит близкий тебе человек, и ты, не торопясь, рассказываешь ему все, как
было: без утайки, без прикрас, очень просто, как любят говорить ныне — доверительно.
Через месяц показал десятка три страниц единственному оставшемуся в нашей
редакции члену Союза писателей Виктору Александровичу Старикову. Часа через два он
сам не пришел да же, а вбежал в мой кабинет, и объявил с оттенком удивленной
растерянности в голосе:
— Послушай, да это же куски настоящей прозы! По реакции В.А. Старикова я
сообразил, что подкупил его сущим пустяком — простым, естественным, безыскусным
изложением событий И все-таки временами задумывался: а правильно ли это? И не
удержался, отдал-таки дань литературным завитушкам — их можно было легко обнаружить
в первоначальном тексте рукописи и в особенности в первом названии романа — «Млечный
Путь». Завитушки эти сейчас же обнаружила Лидия Сейфуллина, когда решался вопрос о
Стр.1
приеме меня в Союз писателей СССР в конце ноября 1951 года. К тому времени я был уже
отозван из Вены в Москву и работал в Военном издательстве. Вел заседание Секретариата
Союза его генеральный секретарь Александр Александрович Фадеев. И поскольку моя
фамилия начиналась с буквы «а», с меня всё и началось. Открыв заседание, А.Фадеев
предложил принять меня сразу, минуя предусмотренный уставом кандидатский срок, в
члены Союза. Первой взбунтовалась сидящая в первом ряду маленькая-премаленькая
старушка. На белой, седой ее голове были, казалось, одни огромные черные глазищи,
которые еще более расширились в страшном гневе.
— Саша! — кричала она, обратившись к председательствующему. — Ты с ума сошел.
Кого ты предлагаешь принять в члены без кандидатского стажа?! — И обратившись уже ко
всем другим членам секретариата Союза, продолжала: — Посмотрите, люди добрые, что он
делает, этот молодой человек, — (это она уже обо мне). При этом она судорожно листала
страницы опубликованного в журнале романа «Солдаты» и, найдя, что было ей нужно,
громко читала: «Уранов медленно тянул из своей головы непрочные нити обрывочных
нитей...» Каково! Не голова у того Уранова, а какая-то, простите, вьюшка! Нет, нет, если и
принимать Алексеева, то разве лишь кандидатом!
В Дубовом зале Дома литераторов, где происходило заседание, захохотали, и больше
всего, ядренее всех, как мне казалось, хохотал Фадеев, да еще и попросил:
— Лидочка, а ну-ка еще раз прочтите то место. Лидочка с радостью исполнила его
просьбу. Маститые писатели еще громче засмеялись, а с ними вместе и Фадеев.
Сердце мое куда-то убежало далеко вниз, может быть, в пятки.
Я решил, что меня после всего этого не то что в члены, но и в кандидаты-то не примут.
А Фадеев, продолжая похохатывать, вытирая платком ослезившиеся от смеха глаза,
заметил:
— Вьюшка, значит?.. Лидочка, если заглянуть в наши с тобой первые вещи, мы там
этих вьюшек отыщем еще больше... Я предлагаю принять Михаила Алексеева не в
кандидаты, а В члены Союза писателей. С таким предложением обратилось к нам и
Всесоюзное совещание молодых литераторов, прошедшее нынешней весной. С такою же
просьбой обратился к нам Василий Семенович Гроссман, один из руководителей
совещания. Он и Марк Колосов написали еще и свои собственные рекомендации, высоко
оценив роман Михаила Алексеева. Мне известно также, что роман «Солдаты» выдвинут на
соискание Сталинской премии. Получивши ее, Алексеев, так уж и быть уберет из книги эту
несчастную вьюшку, на которую ты почему-то так обиделась, Лидочка! — сказав это,
Фадеев повторил свое предложение.
За принятие меня прямо в члены Союза писателей проголосовали единогласно. При
этом Фадеев радостно возгласил:
— Лидочка, и ты — за? Вот умница! Осознала все-таки.
Зал дружески еще раз посмеялся. Сейчас — уже над Лидией Сейфуллиной,
замечательной писательницей, несомненным классиком, одним из основателей великой
советской литературы. Ее «Виринея» стоит в первом ряду лучших созданий в
художественной летописи нашей страны.
Часом позже я вышел на улицу Воровского и увидел там Сейфуллину, стоявшую в
очереди к автобусу. Я неожиданно для себя осмелился, взял ее за руку и подвел к дверце.
Затем взял старую под мышки и легко, не чувствуя совершенно ее веса. поднял прямо в
автобус. Больше почему-то я ее ни разу не встречал.
Что касается А.А. Фадеева, то кто из литераторов из моего, и даже более старшего
поколения, не успел погреться от его сердца?! Тоже покойный теперь Савва Елизарович
Кожевников, главный редактор «Сибирских огней» в пору, когда в этом журнале
неожиданно для многих появились мои «Солдаты», рассказал мне следующее.
В середине марта 1951 года в его новосибирской квартире в глухую полночь раздался
телефонный звонок. Звонил А.А. Фадеев!
Стр.2
— Послушай, Савва!.. Ты жаловался мне, что у тебя нет стоящих рукописей. Посылаю
тебе одну. Посмотри.
Во втором номере «Сибирских огней», помеченном мартом-апрелем (журнал выходил
один раз в два месяца), и был напечатан роман «Солдаты» — оперативность прямо-таки
умопомрачительная! Рукопись же могла оказаться в руках А. Фадеева, когда он готовился
к докладу на 2-м Всесоюзном совещании молодых литераторов, участником коего я был.
Доклад этот, к сожалению, не был произнесен — помешала болезнь Александра
Александровича. Но вот, как видите, к моей большой радости, он не забыл о рукописи,
которой я только и мог быть представлен на упомянутом совещании. Рука большого
художника, Человека оказалась для меня и моего первого литературного детища очень
легкой. Вслед за журналом «Сибирские огни» роман «Солдаты» был издан почти
одновременно «Молодой гвардией» и «Воениздатом», а также миллионным тиражом в
«Роман-газете», в том же, 1952-м году, был выдвинут несколькими организациями на
соискание Сталинской премии, и я получил бы ее, если б не случилось того, что случилось.
Вечером, накануне того дня, когда в «Правде» и других центральных газетах
готовилось к опубликованию постановление Правительства относительно премий, ко мне,
в мою московскую десятиметровую квартиру на Октябрьском поле, нагрянула целая ватага
дюжих ребят из фотохроники ТАСС, которые сейчас же принялись перемещать меня из
угла в угол и обстреливать из множества камер. Наконец, нащелкались вдосталь и всей
гурьбой подошли к столу, на котором оказались две бутылки водки и какая-то закуска,
поставленные догадливой молодой хозяйкой. Все это было непостижимо быстро выпито и
съедено, мастера из фотохроники забрали свое хозяйство, и уже за дверью кто-то из них,
наверное, старший, громко выкрикнул:
— Утром вынимайте из почтового ящика «Правду»! Вам — Третью степень.
Поздравляем!
Я, кажется, первым из всего нашего шестиэтажного дома, ни свет — ни заря оказался
на улице у своего подъезда, ожидая почтальона. Ожидание было мучительно долгим для
меня. И бедняга почтальон шарахнулся от меня, как от сумасшедшего, когда я кинулся на
него и выхватил прямо из его рук свеженькую «Правду». И сейчас же увидел на первой
странице список новых лауреатов. Пробежался по нему глазами сначала сверху вниз, затем
снизу вверх. Увы, меня в списке не было. А я-то в нем был! И находился там до самого
раннего утра, а потом чья-то рука убрала его оттуда. И она, эта рука, должна была
принадлежать всесильному.
Так оно и случилось.
Как известно, рабочий день у И.В. Сталина начинался где-то в полдень, а заканчивался
на рассвете уже следующего дня. И вот в промежутке нынешнего и завтрашнего дней
Сталин получил телеграмму из Крыма от Сергеева-Ценского с настоятельной просьбой
присудить Сталинскую премию писателю Евгению Ефимовичу Поповкину за роман
«Семья Рубанюк». Классик мотивировал свою просьбу тем, что и книга, о которой идет
речь, талантлива, а главным образом тем, что Евгений сейчас, живя и работая в Крыму,
много делает для возрождения культуры в пострадавшем от вражеского нашествия крае
И.В. Сталин попытался вызвать Николая Тихонова, председателя Комитета по Сталинским
премиям, но того в Москве не было. Зато на месте оказался Константин Симонов,
заместитель Тихонова. Тот быстро оказался и в сталинском кабинете. Вождь изложил
Симонову суть дела, сказав при этом:
— Можно было бы прибавить к списку еще одного человека, но он и без того оказался
длинным. Но и отказать академику не могу. Я, конечно, знаю, что все, оказавшиеся в этом
списке, уже знают обо всем. И все-таки, товарищ Симонов, одного придется убрать. И
сделать это надо менее болезненно для того, кого это коснется. Подумайте, товарищ
Симонов.
И тут, на мою беду, Константин Михайлович вспомнил, что в «Литературной газете»,
которую он на то время редактировал, была опубликована большая статья Семена Гудзенко
Стр.3