Леонид Андреев. Рассказ о семи повешенных
Посвящается Л. И. Толстому
1. В ЧАС ДНЯ, ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО
Так как министр был человек очень тучный, склонный к апоплексии, то со
всякими предосторожностями,
избегая вызвать опасного волнения, его
предупредили, что на него готовится очень серьезное покушение. Видя, что
министр встретил известие спокойно и даже с улыбкой, сообщили и подробности:
покушение должно состояться на следующий день, утром, когда он выедет с
докладом; несколько человек террористов, уже выданных провокатором и теперь
находящихся под неусыпным наблюдением сыщиков,
должны с бомбами и
револьверами собраться в час дня у подъезда и ждать его выхода. Здесь их и
схватят.
- Постойте,- удивился министр,- откуда же они знают, что я поеду в час
дня с докладом, когда я сам узнал об этом только третьего дня?
Начальник охраны неопределенно развел руками:
- Именно в час дня, ваше превосходительство.
Не то удивляясь, не то одобряя действия полиции, которая устроила все
так хорошо, министр покачал головою и хмуро улыбнулся толстыми темными
губами; и с тою же улыбкой, покорно, не желая и в дальнейшем мешать полиции,
быстро собрался и уехал ночевать в чей-то чужой гостеприимный дворец. Также
увезены были из опасного дома,
около которого соберутся завтра
бомбометатели, его жена и двое детей.
Пока горели огни в чужом дворце и приветливые знакомые лица кланялись,
улыбались и негодовали, сановник испытывал чувство приятной возбужденности -
как будто ему уже дали или сейчас дадут большую и неожиданную награду. Но
люди разъехались, огни погасли, и сквозь зеркальные стекла на потолок и
стены лег кружевной и призрачный свет электрических фонарей; посторонний
дому, с его картинами, статуями и тишиной, входившей с улицы, сам тихий и
неопределенный, он будил тревожную мысль о тщете запоров, охраны и стен. И
тогда ночью,
в тишине и одиночестве чужой спальни, сановнику стало
невыносимо страшно.
У него было что-то с почками, и при каждом сильном волнении наливались
водою и опухали его лицо, ноги и руки, и от этого он становился как будто
еще крупнее, еще толще и массивнее. И теперь, горою вздутого мяса возвышаясь
над придавленными пружинами кровати, он с тоскою больного человека
чувствовал свое опухшее, словно чужое лицо и неотвязно думал о той жестокой
судьбе, какую готовили ему люди. Он вспомнил, один за другим, все недавние
ужасные случаи, когда в людей его сановного и даже еще более высокого
положения бросали бомбы, и бомбы рвали на клочки тело, разбрызгивали мозг по
грязным кирпичным стенам, вышибали зубы из гнезд. И от этих Воспоминаний
собственное тучное больное тело, раскинувшееся на кровати, казалось уже
чужим, уже испытывающим огненную силу взрыва; и чудилось, будто руки в плече
отделяются от туловища, зубы выпадают, мозг разделяется на частицы, ноги
немеют и лежат покорно, пальцами вверх, как у покойника. Он усиленно
шевелился, дышал громко, кашлял, чтобы ничем не походить на покойника,
окружал себя живым шумом звенящих пружин, шелестящего одеяла; и чтобы
показать, что он совершенно жив, ни капельки не умер и далек от смерти, как
всякий другой человек,- громко и отрывисто басил в тишине и одиночестве
спальни:
- Молодцы! Молодцы! Молодцы!
Это он хвалил сыщиков, полицию и солдат, всех тех, кто охраняет его
жизнь и так своевременно, так ловко предупредили убийство. Но шевелясь, но
хваля, но усмехаясь насильственной кривой улыбкой, чтобы выразить свою
насмешку над глупыми террористами-неудачниками, он все еще не верил в свое
спасение, в то, что жизнь вдруг, сразу, не уйдет от него. Смерть, которую
замыслили для него люди и которая была только в их мыслях, в их намерениях,
как будто уже стояла тут, и будет стоять, и не уйдет, пока тех не схватят,
не отнимут у них бомб и не посадят их в крепкую тюрьму. Вон в том углу она
стоит и не уходит - не может уйти, как послушный солдат, чьей-то волею и
приказом поставленный на караул.
- В час дня, ваше превосходительство! - звучала сказанная фраза,
переливалась на все голоса: то весело-насмешливая, то сердитая, то упрямая и
тупая. Словно поставили в спальню сотню заведенных граммофонов, и все они,
один за другим, с идиотской старательностью машины выкрикивали приказанные
им слова:
Стр.1