Нынче-то ладно все сошло, а бывает по-всякому, в ответе же за все он — сотник. <...> Гордо подбоченясь, покачиваясь в седле, сотник пробирался сквозь толпу, поглядывая по сторонам, негромко покрикивая: «Посторонись, эй!» или «Остерегись,
дядя, стопчу!» <...> .
266
вицей — в Ливонии и иных краях повидал сотник Андрей
Лобанов и попригожей. <...> Соседи, однако, продолжали дразнить его фрязином; под этим же уличным
прозванием и был он занесен в писцовую книгу. <...> Михалко предстал, великий князь был не в духе,
хмуро поглядел на коленопреклоненного мастера:
— Пошто, смерд, медлил на Москву воротиться? <...> Спустя полвека Никита Михайлов сын Фрязин был уже хорошо известен
московским служивым людям как один из лучших оружейного дела мастеров, нередко исполнявший заказы
269
для царского двора. <...> Фрязинские самострелы с особым устройством взвода пробивали дубовую доску такой толщины, что не всякая и пищаль возьмет, а
сработанные им колесцовые замки к пистолям и фузеям
были безотказны в любую погоду. <...> Грозный для других,
царь Иоанн Васильевич был неизменно милостив к своему розмыслу * — особенно после Казанского похода, где
Никита ладил к пушечным станкам новые винтовые упоры, много ускорявшие наводку и делавшие ее более точной. <...> В тот год, как Иоанн Васильевич, присовокупивши к великокняжеским и прочим титулам первый и самоглавнейший — царь всея Руси,— взял в жены юную Захарьину и
пол-Москвы сгорело от великих пожаров, радость пополам с бедою пришла и в дом Фрязиных: декабрем, едва
успели снова отстроиться на пепелище, родилась у них
третья дочь (первые две не выжили), а хозяйку Господь
прибрал. <...> .
270
— Так, великий государь. <...> Никита бухнулся царю в ноги:
— Помилуй, великий государь, за что мне, худородному, честь эдакая! <...> Князь Иван при мне на отцову постель ноги
клал, песий сын!! <...> Иоанн <...>
Государева_крестница.pdf
КНИГА ПЕРВАЯ
1
Бражничали накануне изрядно, хотя не до умоисступления.
Только Борис Щенятев, из пеших стрельцов, по
обыкновению захмелев сверх меры, под утро уже стал
лаять его, крича непотребное: Лобановых-де по Москве
развелось, что псов бездомных, — кинь палку через тын
и зашибешь Лобанова. Этакого поношения было уж не
стерпеть, Андрей за ворот кафтана выволок обидчика на
двор и многажды кунал в кадь с дождевою водой, — покуда
тот, вдоволь нахлебавшись, не протрезвел и не повинился
как должно. Обиды на скудоумного он не затаил:
что с него взять. Сдуру чего не вякнешь, да еще в подпитии!
Эко вызмеился — Лобановых на Москве много...
Щенятевых неужто меньше? Да и чем гордиться, сам-то
небось не из тех, не из княжат, какой-нибудь худородный
побег, еще неведомо, отколь такое выползло...
Андрей и сам подивился, с чего это вспомнилась вчерашняя
дурь. На душе было легко, ехал не спеша, щурясь
от солнца и придерживая аргамака. На Тверской
людно — еще кого стопчешь, не приведи Бог. До чего
ж здешний народ охоч до зрелищ: скоморохи ли козла
с медведем стравили, татя ли кнутом дерут, посольство
ли едет — все увидеть надо. Особенно любопытно на
иноземцев поглядеть... хотя мало ли тут ихнего брата,
да и что в них такого? Люди как люди. Одеты, конечно,
диковинно. Нынешние вот, что прислал ливонский гермейстер
(небось опять о пленниках юрьевских приехали хлопотать),—
у этих одежда попроще, без особой пышности —
плащи с латинскими крыжами *
остроконечными, зато воинский
доспех хорош, ничего не скажешь...
* Крыж — западный, католический, римский крест.
265
Стр.3