В пьесе и на сцене лось, скорее возникает параллель с самим сюжетом, благо у постановки “Студии театрального искусства” есть подзаголовок “Откровенные разговоры”. <...> Но в отличие от камерной бергмановской истории, “Кира Георгиевна” напрямую завязана на истории большой. <...> Вот тут бы все это и назвать “Битва жизни”, но спектакль с таким названием, по Диккенсу, уже есть в репертуаре СТИ. <...> Эта этапная работа, в которой Сергей Женовач зафиксировал новый опыт актерского существования на сцене, распределив текст между персонажами и исполнителями. <...> Подобного рода эксперимент предпринят им и в “Кире Георгиевне”. <...> Вот здесь, например, МарияШашлова то и дело “думает вслух” — режиссер вложил в уста персонажа слова автора, причем осуждающие слова. <...> И это создает довольно странный и неожиданный эффект — иронический зазор между актером и его ролью. <...> Притом, что все роли играются с максимальным психологическим правдоподобием и полной отдачей — на такой короткой дистанции со зрителем фальшивить опасно. <...> Некрасов, повторюсь, довольно жестко припечатывает свою героиню, но Женовач на себя роль судьи не берет. <...> Зрителю же, коль появится у него такое желание, сама мысль об этом закрадется, он предлагает посмотреть на ситуацию с крайне неудобной позиции—вывернув шею: в центре на кровати разыгрываются лишь сцены с Кирой, все прочие муж163 ские разговоры ведутся за спиной у публики. <...> И так, почувствовав себя в буквально некомфортной роли соглядатая, еще подумаешь, стоит ли праздное любопытство вмешательства в чужую жизнь и тем более—ее оценки? <...> Это ли напоминание о христианском “не судите” или простое житейское сочувствие. <...> Но режиссер мудрее и все так же мягко, в присущей ему манере, акцентирует внимание в постановке еще на трех, пожалуй, ключевых высказываниях “Киры Георгиевны”: это о неозлоблении несправедливо осужденного и просидевшего свою молодость Вадима, чему так искренне удивляется Юрочка, о деликатности <...>