И. Ф. Анненский. Искусство мысли
---------------------------------------------------------------------------Серия
"Литературные памятники" Иннокентий Ф.Анненский, М., "Наука", 1979
OCR Бычков М.Н.
---------------------------------------------------------------------------Статья
из "Второй книги отражений", 1909 г.
Достоевский в художественной идеологии
П. П. Митрофанову {1}
Метафора расцвета как-то вообще
мало вяжется с именами русских
писателей. Да и в самом деле, кто скажет, что Лермонтов или Гаршин ушли, не
достигнув расцвета, или о восьмидесятилетнем Льве Толстом что он его
пережил? Все наше лучшее росло от безвестных и вековых корней.
К Достоевскому особенно неприменимо слово расцвет. Может быть как раз в
"расцвете" он считал острожные пали {2}.
Но есть и в творчестве этого романиста поворот; только это не каторга,
а 1866 год, когда вышло в свет "Преступление и наказание". Как раз в этом
романе впервые мысль Достоевского расправила крылья. Из толчеи униженных и
оскорбленных, от слабых сердец и прохарчинских бунтов, от конурочной мечты и
подпольной злобы писатель выходит в сферу - или, может быть, тоже толчею? -
высших нравственных проблем. Именно к этому времени настолько перегорели в
его душе впечатления тяжелого опыта, что он мог с художественным
беспристрастием волновать читателей идеями правды,
ответственности и
искупления. Ни раньше, ни позже 1866 года Достоевский не был и тем чистым
идеологом художественности, который создал "Преступление и наказание".
Правда, там есть и Лужин, и Лебезятников, но мысль, давняя злобная
мысль подполья, еще не успела вырастить из этих зерен белены Карамазовых.
В косой желтой комнате, правда, уже читают о воскрешении Лазаря, но
Алеша Карамазов, пожалуй, еще даже не родился, а Дунечка только грозит
развернуться в Настасью Филипповну. В романе есть ужас, но еще нет надрыва.
Как роман "Преступление и наказание" по своей художественной стройности
остался у своего автора непревзойденным. В нем есть настоящее единство, в
нем есть не только сжатость, но и центр. И начало в нем есть, и конец, и
притом эти части изображены, а не просто передаются летописцем. Мучительному
нарастанию июльской недели {3} не помешали скучные отступления "Подростка" и
"Карамазовых"; и роман не загроможден, подобно "Идиоту",
сценами, в которых драма так часто у
вставочными
Достоевского не то что получала
комический оттенок, а прямо-таки мешалась с водевилем. Наконец, роман этот
не поручается и одному из тех излюбленных Достоевским посредников, которые
своей очевидной ненужностью местами компрометировали даже "Бесов". Правда, и
в "Преступлении и наказании" есть тоже посредник - таков был, верно, фатум
Достоевского, - но он мотивирован и как действующее лицо, и притом
мотивирован превосходно.
Из романов Достоевского "Преступление и наказание", безусловно, и самый
колоритный. Это - роман знойного запаха известки и олифы, но еще более это -
роман безобразных, давящих комнат.
Я читал где-то недавно про Льва Толстого, как он рассказывал план
нового своего рассказа.
Женщина, стыдясь и дрожа, идет по темному саду и где-то в беседке
отдается невидимым жарким объятиям. А кончив отдаваться, на обратном пути,
когда от радости осталось только ощущение смятого тела, вдруг мучительно
вспоминает, что ее видел кто-то светлый, кто-то большой и лучезарно-белый 4.
На фоне этой лучезарной совести, символ которой возник где-нибудь на
луговом просторе или в таинственных лощинах, хорошо выделяется колоритный
символ той же силы в "Преступлении и наказании".
В этом романе совесть является в виде мещанинишки в рваном халате и
похожего на бабу, который первый раз приходит к Раскольникову с удивительно
тихим и глубоким звукосочетанием убивец, а потом, еще более страшный, потому
что иронический, кланяется ему до земли и просит прощения за злые мысли,
Стр.1