Д. В. Давыдов
Из "Записок, в России цензурой не пропущенных"
---------------------------------------------------------------------------А.
С. Грибоедов в воспоминаниях современников. Серия литературных мемуаров
Под общей редакцией: В. Э. Вацуро (редактор тома), Н. К. Гея, С. А.
Макашина, А. С. Мясникова, В. Н. Орлова
М., "Художественная литература", 1980
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
---------------------------------------------------------------------------А.
С. Грибоедов, знаменитый автор комедии "Горе от ума", служил в
продолжение довольно долгого времени при А. П. Ермолове, который любил его,
как сына. Оценяя литературные дарования Грибоедова, но находя в нем
недостаток способностей для служебной деятельности или, вернее, слишком
малое усердие и нелюбовь к служебным делам,
Ермолов давал ему
продолжительные отпуска, что, как известно, он не любил делать относительно
чиновников, не лишенных дарования и рвения. Вскоре после события 14 декабря
Ермолов получил высочайшее повеление арестовать Грибоедова и, захватив все
его бумаги, доставить с курьером в Петербург; это повеление настигло
Ермолова во время следования его с отрядом из Червленной в Грозную. Ермолов,
желая спасти Грибоедова, дал ему время и возможность уничтожить многое, что
могло более или менее подвергнуть его беде. Ермолов, Вельяминов, Грибоедов и
известный шелковод А. Ф. Ребров находились в средине декабря 1825 года в
Екатеринодаре; {1} отобедав у Ермолова, для которого, равно как и для
Вельяминова, была отведена квартира в доме казачьего полковника, они сели за
карточный стол. Грибоедов, идя рядом с Ребровым к столу, сказал ему: "В
настоящую минуту идет в Петербурге страшная поножовщина"; это крайне
встревожило Реброва, который рассказал это Ермолову лишь два года спустя.
Ермолов, отправляя обвиненного с преданным ему фельдъегерем в Петербург,
простер свою заботливость о Грибоедове до того, что приказал фельдъегерю
остановиться на некоторое время в Владикавказе, где надлежало захватить два
чемодана, принадлежавшие автору "Горя от ума". Фельдъегерь получил строгое
приказание дать Грибоедову возможность и время, разобрав заключавшиеся в них
бумаги, уничтожить все то, что могло послужить к его обвинению. Это
приказание было в точности исполнено, и
Грибоедов подвергся в Петербурге
лишь непродолжительному заключению. Все подробности были мне сообщены
Талызиным, Митенкой, самим фельдъегерем и некоторыми другими лицами.
Грибоедов, предупрежденный обо всем адъютантом Ермолова Талызиным, сжег все
бумаги подозрительного содержания. Спустя несколько часов послан был в его
квартиру подполковник Мищенко для произведения обыска и арестования
Грибоедова, но он, исполняя второе, нашел лишь груду золы, свидетельствующую
о том, что Грибоедов принял все необходимые для своего спасения меры.
Ермолов простер свою, можно сказать отеческую, заботливость о Грибоедове до
того, что ходатайствовал о нем у военного министра Татищева.
После
непродолжительного содержания в Петербурге, в Главном штабе, Грибоедов был
выпущен, награжден чином и вновь прислан на Кавказ. С этого времени в
Грибоедове, которого мы до того времени любили как острого, благородного и
талантливого товарища, совершилась неимоверная перемена. Заглушив в своем
сердце чувство признательности к своему благодетелю Ермолову, он, казалось,
дал в Петербурге обет содействовать правительству к отысканию средств для
обвинения сего достойного мужа, навлекшего на себя ненависть нового
государя. Не довольствуясь сочинением приказов и частных писем для Паскевича
(в чем я имею самые неопровержимые доказательства), он слишком коротко
сблизился с Ванькой-Каином {2}, т. е. Каргановым, который сочинял самые
подлые доносы на Ермолова. Паскевич, в глазах которого Грибоедов обнаруживал
много столь недостохвального усердия, ходатайствовал о нем у государя.
Грустно было нам всем разочароваться на счет этого даровитого писателя и
отлично острого человека, который, вскоре после приезда Паскевича в Грузию,
сказал мне и Шимановскому следующие слова: "Как вы хотите, чтоб этот дурак,
которого я коротко знаю, торжествовал бы над одним из умнейших и
благонамереннейших людей в России; верьте, что наш его проведет, и Паскевич,
приехавший еще впопыхах, уедет отсюда со срамом". Вскоре после того он
говорил многим из нас: "Паскевич несносный дурак, одаренный лишь хитростью,
свойственною хохлам; он не имеет ни сведений, ни сочувствия ко всему
прекрасному и возвышенному, но вследствие успехов, на которые он не имел
никакого права рассчитывать, будучи обязан ими превосходным ермоловским
войскам и искусным и отважным Вельяминову и Мадатову, он скоро лишится и
Стр.1