Кудеяров дуб Повесть ПРОЛОГ Керосин в Масловке кончился в первые же дни войны, да и до того велся не у многих. <...> Вот и теперь, хоть и дождик кропит, а Арина Васильевна сидит на завалинке под крытым еще покойным мужем крылечком. <...> Вот с этого крылечка, с этой вот треснувшей, обломавшейся уже ступеньки последний разок на него глянула Арина. <...> Головинские мужики ему тогда начисто глаз выбили, всем это известно и урядник Баулин говорил. <...> . . Так трепыхнулось сердце, что Арина Васильевна даже за грудь схватилась. <...> Оно, конечно, давно мы с вами не видались, Арина Васильевна. <...> Ей казалось, что на всю Масловку выкрикнула она эти слова, из самого сердца их вырвала, а на самом деле только прошелестела ими, как осина сухими листами. <...> Только бровь над выбитым глазом ходуном заходила. <...> — Ты, Ариша, на меня не гневайся, что не приветил я тебя, что не по-прежнему повстречались мы с тобой. <...> Ты, Ариша, помысли сама, — кто мы с тобой были и кто мы теперь есть. <...> Ты не на глаз мой смотри, какой мне головинские мужики выбили, — продолжал он быстро и страстно, теперь уже своим настоящим хриповатым голосом, — этому глазу давно панихида отпета и в поминание он у меня не записан, аминь ему! <...> Труха он, Ариша, насквозь трухлявый, ровно вот как доски, какими Осип крылечко обуютил. <...> . Вот что! — выкрикнул кривой и добавил неожиданно тихим, опять чужим, не обычным своим, мягким голосом: — Какая ж промеж нас может быть теперь любовь, Арина Васильевна? <...> Платон Евстигнеевич привстал с доски, прибитой на колышках у входа в шалаш, и всмотрелся в темень кленовой чащи, густо забившей окраину сада. <...> Осторожные, неуверенные шаги снова зашуршали уже вблизи самого шалаша и перед сторожами совхоза, садовым — Брянтдевьгм и амбарным — Евстигнеевичем, явно выступила из ночи фигура шедшего от кустов. <...> Платон Евстигнеевич пошарил во внешнем кармане бушлата, извлек оттуда железное кресало, потом полез в боковой внутренний карман и из него — свитый из пакли сухой жгут и кремень <...>