ПРОЗА И ПОЭЗИЯ Геннадий АЛЕКСАНДРОВ Через Поножовщину Когда я вспоминаю о Никольской церкви, а это бывает нередко, хотя каждый день могу видеть ее то из окон отцовского дома, то с окрестных дорог, она являет для меня завершение фразы о времени и о пространстве. <...> С возвышенного над Свапой поселка эта дорога круто спускается вниз, до святого колодца, и там начинается новый подъем, в Богословщину, в обитель садов и палисадников. <...> Здесь переплелись прозвища улиц, проулков, словно на старинной позолоте образов написали по святым словам - казенные, да постарались черной краской, будто штемпель на больничной наволочке, но явилось чудо, и сквозь порядок новых слов вдруг проступила вязь старославянская, узорная кириллица, увенчанная титлами: из-под Советской выглянули Богословщина с Никольщиной, а над поднятым у Свапы поселком Ленинским всем причиталось - Поножовщина. <...> Я забегал сюда, чтобы увидеться с Павликом и Зоечкой, беленькими ребятишками с испуганными глазами; они словно пришли с фотокарточек, на которых дети, затаив дыхание, зажав в кулачки игрушки, страдают в ожидании птичек. <...> Мешавшую Зоечку мы отгоняли от себя, но как-то раз ее распахнутые серые глаза зажглись в моих и отозвались притяженьем, и вскоре я встречался с ней в заросших чистотелом рвах, щипал опуцки и свирбейку, угощал ими Зоечку, и вдруг, ломая стыд и неуклюжесть, мы начинали обнимать и целовать друг друга, чтобы потом в смущеньи разбежаться по домам до завтрашнего утра. <...> Однажды утром на Свапе, покрытой перистыми полосами солнца, когда туман дымил по водомойням и шлифовал холодным блеском камыши, я вдруг услышал тихий плеск и россыпь капель от весла, и вынырнуло легкое суденышко, а в нем - два чистых, улыбающихся мальчика. <...> С тех пор я часто вспоминал об этих мальчиках, но и себя видел в той картине, себя, в фуфаечке, в фуражке с кнопочкой, застывшего над сонною Свапой. <...> Однажды мы с Зоечкой таились в овражке близ Свапы и зачарованно смотрели <...>