Ирина МУРАВЬЕВА Отрывок из правды Слезы набежали еще раньше, чем подошла к воротам. <...> Слезами размыло старух с цветами, нищих с ладонями-ковшиками, подъехавший похоронный автобус, из которого с праздничной решительностью озабоченно выпрыгнули двое мужчин с траурными повязками на локтях. <...> Я подошла к первой старухе и, не глядя, не считая, купила охапку белых и розовых роз. <...> У гнилозубого подростка в сморщенной телогрейке увидела в корзине синие колкие васильки, купила и их. <...> И прижимая к себе это пестрое море, вжимаясь в него лицом, пошла по центральной аллее Ваганьковского кладбища в глубину, в зеленую кладбищенскую темень. <...> Ноги сами повернули к хлипкому одноэтажному зданьицу с вывеской: "Контора кладбища. <...> В конторе так же, как тогда, толпились люди со скучным;; и просительными лицами, так же губила молодость за визгливой машинкой курносая, круто накрашенная блондинка, так же подпирали вход двое, испитых и страшных, с закатанными рукавами, с синеватым отливом на лицах. <...> Лопаты не было, и под расписку мне выдали ржавую, в налипшей глине тяпку. <...> 80 Сердце так страшно стучало и останавливалось, когда я свернула, наконец, в эту маленькую боковую аллейку, где сначала - бурая плита с супружеской фотографией, потом - заброшенный холмик с покосившимся, когда-то серебристым крестом и еле различимыми словами: "Любимому Сереженьке от мамы и папы", потом - высокий, черный, пирамидальный памятник - предмет моих детских фантазий, потому что, сколько помню себя, никто никогда не ухаживал за ним и никогда, никто - ни цветочка, ни веточки, между тем, как на тыльной стороне его было выгравировано целое повествование, что-то вроде сжатого наброска для чеховской "Попрыгуньи": "Жертвенно погибшему во время хо - лерной эпидемии в Москве врачу - человеку от товарищей". <...> Помню, как приходила сюда снежными утрами, сначала с бабушкой или отцом, потом, повзрослев, одна, и, убирая мамину и дедову могилы, всегда клала к черному подножию всеми <...>