. . Мы лежали на берегу Альстера, курили и молча посматривали на немного странный смешением двух планов пейзаж. <...> Перед нами расстилалась широкая гладь, по ней едва плыли два взметнутых кверху узких крыла ослепительно-белых яхт; вдалеке, приближаясь, попыхивал тоже белый пароходик, а за зеленой каймой кустов и деревьев по берегам где проглядывали пятнями, а где буграми и горами поднимались серые, желтые, буро-красные виллы и многоэтажные корпуса домов. <...> Далеко напротив, едва видный за смутно прозрачной дымкой клонящегося к ущербу дня, от берега к берегу протянулся длинный мост — по нему, отсюда неслышно, проползали составы товарных и пассажирских поездов и каждые пять-шесть минут в одну и другую сторону проносились быстрые вагоны электрички. <...> Может быть потому, что Гамбург — мировой порт, с улицами, полными жизни, запаха моря и других стран, — а может и потому, что вот этим Альстером, пролетами моста и подпирающими небо шпилями он чуть напоминает Ленинград. <...> Город, в котором много воды, не может быть некрасивым, — но потому, что он напоминает мне уже начинающее забываться, то, что. однако, вряд ли забудется когда-нибудь, у меня иногда поднимается тоска, с силой, от которой впору выть, как воют на луну волки. <...> Такой же русак и беженец, как и я, лет сорока с небольшим, с круглым, мятым лицом, Алексей Тихонович тоже грустен. <...> — Да, батенька, вконец всё запуталось, —.говорит он, как бы продолжая разговор, хотя, пролежав с час, мы не сказали и десятка слов. <...> — А сто человек мимо пройдут, даже не заметят, — отозвался я. <...> И не то, чтобы не пойму, а — не приму никогда! — подчеркнул Алексей Тихонович последние два слова. <...> — Прими — легче будет, спокойнее проживешь, мороки меньше, — а если в мороке-то и суть, если без неё жизнь, как борщ без соли? — улыбнулся Алексей Тихонович. <...> Раньше, по книгам, я думал, что вполне могу такого человека понять, — а когда сам десять лет отсидел, тогда почувствовал, что нет, никогда я добровольного <...>