Капитан Охолдин, молодой помощник военного прокурора, находился в командировке вот уже восьмой месяц. <...> Кроме того, неприятно было ехать в Ригу, на охваченную брожением окраину* где свирепствовали карательные экспедиции, а военные суды скорее помогали им, нежели стояли на страже того независимого и нелицеприятного суда, которым по праву гордилась Россия со времен великой судебной реформы *) Продолжение. <...> 24 ГРАН И Заместить на пару недель внезапно заболевшего или получившего отпуск следователя, чтобы наблюдать за сроками арестантских дел; выступить казенным защитником какого-нибудь дезертира, вина которого была бесспорно доказана его собственным признанием: более серьезные, а тем более политические дела задолго до слушания брались нарасхват знаменитыми столичными адвокатами; написать сухое заключение, согласно давно выработанным образцам по другому столь же незначительному делу — как мало походило это на серьезное, захватывающее дух служение правосудию, которому думал посвятить себя Охолдин. <...> Во главе местного военного суда стоял генерал Кошелев, желчный сангвиник и ограниченный карьерист, который ничего не хотел знать о близких сердцу Охолдина юридических нормах. <...> Непосредственный начальник Охолдина, прокурор Субботин, был умней и мягче, но шел, в силу этого последнего своего качества, по линии наименьшего сопротивления: на словах и в обществе либеральных юристов осторожно намекал на необходимость покончить с военным положением, на деле же не предпринимал ничего серьезного без благословения Кошелева, хотя прокуратура формально и не подчинялась председателю. <...> Кошелев только хмурился и двусмысленно мычал в его присутствии, а за-глаза презрительно величал «нашим красным прокурором». <...> Субботин советовал не обращать на это внимания: он продолжал считаться с богатством и связями Охолдина и был склонен преувеличивать их значение, как это обыкновенно бывает с людьми, лишенными того <...>