П. В. Анненков
Письма из-за границы
П. В. Анненков. Парижские письма
Серия "Литературные памятники"
Издание подготовила И. Н. Конобеевская
М., "Наука", 1983
OCR Бычков М. Н.
I
Гамбург. 12-го ноября 1840 года.
В три часа ночи снялись мы с якоря, отъехали восемь верст или немецкую милю и остановились:
нас захватил туман и прикрыл словно матовым, стеклянным колпаком. Целое воскресение простояли мы
на якоре; кругом какая-то белесоватая мгла, и точно зашили нас в мешок и кинули в море, как неверную
ханым. Мы начинали приходить уже в отчаяние и, как матросы Христофора Коломба, в безумном ропоте
хотели посягнуть на особу капитана Босса, который в огромных медвежьих сапогах, с сигаркой во рту,
стоял почти весь день у компаса, как вдруг в понедельник, часа в два утра, приятное колыхание в моем
гробике возвестило мне, что мы тронулись. Я выбежал на палубу: море было тихо, да ненадолго. Со
вторника на среду в ночь ветер начал крепчать, крепчать, пароход заскрипел, стал качаться из стороны в
сторону, а с ним вместе и мой мозг, и вся моя внутренность. Почти на корточках притащился я к трубе;
там уже лежал К<атков>1, и мы, упираясь головами, пролежали так до глубокой ночи, не говоря, не
думая, а следовательно, и не кушая... Гнусное положение! А между тем пароход то подымался, то уходил
в волны: несколько раз белоголовая волна, как тень Сумбеки (в балете того же имени) 2, вырастала перед
нами и, опрокидываясь, обливала пеной палубу и нас: однакож чистоплотный капитан Босс на этот случай
поставил матроса с метлою и велел сгонять без пощады всякую потаскушку такого рода. Наконец, в
четверг прояснилось, утихло, успокоилось, и в 8 часов мы прибыли в Травемюнде 3.
Прежде, чем стану описывать впечатление, произведенное на меня первым местечком Германии,
скажу, что в ночь с середы на четверг я очнулся по случаю уменьшившейся качки, осмотрелся кругом и
вдали увидел яркую, огненную точку. Самым скверным немецким языком, какой только может
существовать, спросил я у матроса: "Что это за маяк?" -- "Es ist {Это (нем.).}, -- отвечал он мне,-шведский
остров Борнгольм". Не поверите, как живо представилась мне комната, в которой читал я, сидя
за столом, измаранным чернилами и изрезанным перочинными ножичками, длинную книгу под заглавием
"Сочинения Карамзина". Я тут все вспомнил, до последней подробности: и девушку, и страдальца, и
стихи, и фразу: "Я стоял на палубе, прислонясь к мачте; слеза катилась по щеке -- ветер снес ее в море", и
все, все... Мне еще кажется до сих пор обманом со стороны географии и истории, утверждающих, будто
Борнгольм принадлежит какой-то другой стороне, а не России. Ну, да это в сторону!.. Травемюнде!
Травемюнде! Захватив чемоданы, бросились мы на берег. Я смотрел, вытаращив глаза, на эти домики,
прижавшиеся друг к другу так плотно, как стадо оленей в Сибири, захваченное сорокаградусным
морозом, и вытянувшиеся, как пиявка, из которой выжимают кровь. Несмотря на глухую ночь и позднее
время, мы пошли осматривать местечко в сопровождении одного немца и одного француза, наших
товарищей по пароходу. В 12 часов были мы уже на ночлеге в Hotel de Russie, но заснули только в 2,
болтая обо всех вас 5. В 7 часов утра стоял уже у крыльца штульваген {Штульваген (от нем. Stulnwagen) -общественный
экипаж.} с почтальоном в фуражке с красным околышем, с красными и белыми снурками
по синему мундиру и рожком. Мы сели и покатились в Любек. Тут проехали мы мимо часового из
милиции... Что за пышная фигура! Я по глазам и по всему выражению лица узнал тотчас, что он отец
многочисленного семейства и еще три четверти ночи провел в объятиях доброй своей женушки, под
двумя пуховиками. Вообразите маленькое существо с кривыми ногами, которые так не привыкли к узким
панталонам, что непременно должны ныть и тосковать; маленький, сплюснутый кивер на огромной
Стр.1