Марк Алданов. Бегство
------------------------------------------------------------------------Оригинал
находится здесь: Библиотека Александра Белоусенко
Электронная версия - Леон Лауреш
Дополнительная правка: Primus, май 2007 г.
------------------------------------------------------------------------ПРЕДИСЛОВИЕ
Критики
называли "Ключ" - "Бегство" историческим романом. Думаю, что это
неверно. Во всяком случае, мой замысел был иной: на фоне перешедших в историю
событий только проявляются характеры людей. Возьму для примера главы
"Бегства", действие которых происходит в Киеве. Едва ли нужно объяснять, что
если б я хотел подойти к украинским событиям в качестве исторического
романиста, - я очень расширил бы эти главы и построил бы их совершенно иначе.
В действительности, моей целью, конечно, не была картина большого и
разнородного движения, в котором принимало участие много достойных людей. Мне
важно было лишь выяснить, как поведут себя в связи с событиями на Украине
некоторые действующие лица романа, оказавшиеся в 1918 году в Киеве.С гораздо
большим правом можно было бы сказать, что я подошел, как исторический
романист, к большевизму. Однако и здесь меня меньше интересовали события, чем
люди и символы, - очень внимательный читатель заметит и то, что их связывает
с моей исторической тетралогией. К людям "Ключа" - "Бегства" я, быть может,
вернусь. Автор
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Между двойными стеклами окон осенью не положили ваты, не поставили
стаканчиков с серной кислотой. Паркетов не натирали три месяца, субботних
уборок не делали. Но работы у Маруси было больше, чем прежде. После смерти
барыни горничная ушла, и Маруся осталась у Яценко одной прислугой. Доходы ее
от этого не увеличились; на чай теперь почти никто не оставлял; в передней,
уходя, гости надевали шубы без помощи Маруси и, стараясь на нее не глядеть,
смущенно выходили на улицу. Маруся у дверей строго-пристально на них
смотрела, впрочем, больше потому, что этого требовал профессиональный долг. В
действительности чувства ее были сложные: ей и жалко было господ, но было и
приятно, что все они разорились. Такое же чувство, только еще более тонкое,
Маруся испытывала и в отношении Николая Петровича. Соболезнование в ней
преобладало: она искренно любила барина, Витю и заливалась непритворными
слезами, когда от новой болезни, называвшейся испанкой, скоропостижно умерла
Наталья Михайловна (хоть ее прислуга любила значительно меньше). Тем не менее
Маруся говорила теперь с Николаем Петровичем грубовато-фамильярным тоном,
который прежде был бы невозможен. Жалованья ей давно не платили. Питались они
все хуже. Съестные припасы трудно было доставать в Петербурге и за большие
деньги, а у них в доме денег было очень мало. Витя завтракал в училище,
обедал и жил у Кременецких, которые на время взяли его к себе после смерти
Натальи Михайловны.
Николай Петрович был теперь ко всему равнодушен. Вид у него был ужасный,
- все к нему приходившие говорили это в один голос, чувствуя, что такие слова
приятны Николаю Петровичу. Об ужасном виде Яценко в этот темный зимний день
сказал с силой, точно требуя каких-то выводов из своих слов и соответственных
действий, Владимир Иванович Артамонов, забежавший к ним на минуту.
В ту зиму 1917-18 гг. люди не просто приходили друг к другу в гости, а
забегали на минуту, о чем тотчас, еще в передней, предупреждали, как бы
успокаивая хозяев. Это нисколько не мешало оставаться долго, до позднего
вечера: делать всем было нечего. Впрочем, и поздний вечер теперь наступал в
десять или в одиннадцать. Прежде в эти часы настоящие петербуржцы еще
подумывали у себя дома, не пойти ли попозднее куда-нибудь скоротать вечерок.
Теперь после полуночи выходить на улицу было неприятно: из уст в уста
Стр.1