Алексей Толстой. Мираж
----------------------------------------------------------------------Авт.сб.
"Эмигранты". М., "Правда", 1982.
OCR & spellcheck by HarryFan, 2 July 2001
----------------------------------------------------------------------За
окном вагона плыла кочковатая равнина, бежали кустарники, дальние -
медленно, ближние - вперегонку. Мой сосед сидел, засунув пальцы в пальцы.
Глядел в окно.
Глаза у него были серые навыкате. Он жмурил их, когда курил папиросу,
до половины покрывал веками, когда глядел на кочки и кустарники. Казалось,
он устал от своих глаз, видавших многое.
За час до границы он стал глядеть на лежавший в сетке чемодан, весь
облепленный багажными наклейками, и заговорил тихим, глухим голосом...
...Я болтался на юге по холодным, опустевшим, неподметенным городам, по
кофейням с лопнувшими стеклами, где продавались, покупались последние
лохмотья империи. Писал в газетах. Ночью играл в карты. Я пил не слишком
много, кокаина не нюхал Зато я хорошо научился угадывать дни эвакуации пс
выстрелам на ночных улицах, по тону военных сводок,
по особому
предсмертному веселью в кабаках. Вовремя уносил ноги.
Я не был ни красным, ни белым. Грязь, тоска, безнадежность. Это было
ужасно. Я так брезговал людьми, что научился не видеть человеческих лиц.
Наконец мне все надоело. Я погрузился в трюм на грязный пароход,
набитый сумасшедшими, и уехал в Европу. Не важно - где я странствовал, как
добывал средства на жизнь. Не важно. Жил скверно. Может быть, даже
воровал. Все было бессмысленно, растленно... Пятнадцать миллионов трупов
гнили на полях Европы, заражали смрадом.
Под конец - покойно, с любопытством даже - я стал ждать часа, когда
омерзение к самому себе пересилит привычку - пить, есть, курить табак,
ходить, добывать деньги и прочее...
Помню, одиннадцатого мая, утром я начал, как обычно, бриться и -
швырнул бритву на умывальник. Час мой стукнул: не желаю. Я вышел на улицу
и в ювелирном магазине продал часы и кольцо, - все, что у меня было. Затем
я сел на улице под лавровым деревцом, выпил кофе, спросил у гарсона пачку
юмористических журналов. Прежде чем их
читать, я быстро решил: кончу
сегодня, на рассвете, на мосту Инвалидов. Первый раз за много лет кофе
казался так вкусен и журналы так забавны. Я развлекался, как мог, весь
день. Вечером пошел играть в клуб на улице Лафайет.
В четыре часа пополуночи я вышел из клуба. Я был в выигрыше - сорок
семь тысяч франков. Во мне все тряслось, как на морозе. Утро было теплое,
влажное. Я ощупывал в кармане толстую пачку денег, - это были какие-то
новые возможности. Это изменило мое
решение идти топиться с моста
Инвалидов.
Я остановился около огромного окна трансатлантической компании, где
была выставлена рельефная, с лесами и горами, синяя и зеленая карта. От
материков к материкам тянулись красные нити. По ним шли пароходики со
спичечную коробку. На них блестели окошечки из фольги. Я стоял и глядел,
дрожа от волнения.
Пятнадцатого мая я сел в Гавре на "Аквитанию". Шесть дней пролежал в
лонгшезе на верхней палубе, среди шумящих на морском ветру пальм и розовых
кустов. Двадцать второго я сошел с парохода на набережной Нью-Йорка. У
меня было непереставаемое, восторженное
сердцебиение: новый мир, новая
жизнь, - Россия и Европа, войны и революции были прочитанной книгой.
У подъезда отеля мои чемоданы схватил негритенок в ярко-голубой куртке.
Из зеркального лифта скалил зубы, как клавиши, другой негритенок в
ярко-малиновой куртке. На двенадцатом этаже я вошел в лакированную штофную
комнату. Я утонул в сафьяновом кресле и закурил зеленовато-влажную
двухдолларовую сигару.
Стр.1