Н.С.Лесков. Неоцененные услуги
---------------------------------------------------------------------------Подготовка
текста, вступительная заметка и примечания О. Е. Майоровой
"Знамя", 1992, Љ 1, С. 155 - 179.
OCR В. Кузьмин. Febr. 2001.
Проект "Старая фантастика"
---------------------------------------------------------------------------ОТРЫВКИ
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ {*}
{* Текст рассказа подготовлен для
посвященного Н. С. Лескову тома
"Литературного наследства", где он печатается в расширенном виде: с учетом
всех редакций и вариантов; автограф хранится в Государственной библиотеке
им. В. И. Ленина - фонд 360, карт. 2. ед. хр. 16.}
В этом впервые публикуемом рассказе, пролежавшем под спудом более ста
лет, каждый, кто когда-нибудь всерьез читал Лескова, сразу обнаружит немало
знакомого - начиная от речевых оборотов, лексики, интонаций и вплоть до
сюжетных ходов, мотивов, даже персонажей. Потеряв надежду напечатать
рассказ, писатель долго сохранял привязанность к самому замыслу, растворив
его фрагментами в новых своих произведениях. Но с легкостью опознается здесь
рука Лескова и по другим, более глубоким причинам. При всей пестроте и
многокрасочности его творчества - о чем давно и справедливо пишут - мир
Лескова поразительно устойчив: из произведения в произведение кочуют герои с
повторяющимся набором качеств, со сложившимся распределением ролей,
дублируются ситуации, перекликаются мотивы - как бы осколки утраченного (или
несобранного?) национального эпоса, творимого, конечно, самим писателем.
Речь идет не обо всех произведениях Лескова, но о центральных,
принесших ему известность, даже и скандальную: хроники "Соборяне"
и
"Захудалый род", роман "На ножах" и знаменитые "рассказы о праведниках" -
такие, как "Несмертельный Голован" и "Однодум". Они органично складываются в
единый текст, живя по общим законам, где почвенная провинциальная Россия
противостоит "безнатурной" столичной, а всеми презираемые чудаки - ходячей
условной морали, где подлинная религиозность
сектантского толка) попирается показной набожностью,
(и ортодоксальная,
и
где добродетель
бессильна перед интригой, а трезвый взгляд пасует под напором массовой
истерии. Немало страниц заняла бы и беглая характеристика этого мира, но
вряд ли в ней есть необходимость: знакомясь с публикуемым рассказом,
читатель сам вспомнит излюбленные лесковские ходы.
И все же: произведение, так и не прорвавшееся к массовой аудитории,
написанное в полуфельетонной манере, по следам конкретных - прочно сегодня
забытых - политических событий, оказывается в одном ряду с ключевыми в
творчестве Лескова текстами? Не преувеличение ли?
Ответ даст читатель. И конечно - время. Стоит, однако, иметь в виду,
что Лесков вынашивал этот замысел не один год и провел его через цепь вполне
завершенных редакций, настолько к тому же разных, что некоторые из них могут
читаться как самостоятельные произведения (первое упоминание о замысле
относится к 1888 г., один из промежуточных вариантов - к 1891; окончательный
текст появился, видимо, чуть позже). Эта настойчивость в работе - не такая
уж, кстати, частая у Лескова - симптоматична. И прежде всего бросается в
глаза, что почти все те реальные лица (выведенные в основном под
вымышленными именами), кого Лесков рисует в рассказе с неизбывной иронией,
называя "людьми крутой патриотической складки", двумя десятилетиями ранее
составляли круг его непосредственного общения
приятельский кружок,
-
но сообщество единомышленников,
отнюдь не тесный
связанных
сотрудничеством в одних и тех же - консервативных - изданиях и тяготевших к
платформе М. Н. Каткова, признанного "столпа" правой печати. Альянс, правда,
был недолгим. В начале 1870-х гг. писатель всерьез разделял их взгляды, но
уже к концу десятилетия бесповоротно им изменил.
Политические убеждения Лескова прошли извилистый путь - прихотливый,
казавшийся многим путаным, но и выстраданный, и по-своему логичный. Разрыв с
охранителями стал в его эволюции поворотной точкой: отныне суждения Лескова
не то чтобы тронуты общественным скептицизмом, хотя часто складывается такое
впечатление, но пронизаны глубоким неприятием партийной борьбы. Вне ее
порочного круга найти ответы на сущностные вопросы - вот, пожалуй, скрытая
пружина поздней публицистики писателя. Потому, возможно, он столь настойчиво
Стр.1