Александр Иванович Куприн
Сказка
Текст сверен с изданием: А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. М.: Худ. литература, 1971.
Том 2 С. 44 -49.
-- Папа, расскажи мне какую-нибудь сказку... Да слушай же, что я тебе говорю, папочка-аа...
При этом семилетний Котик (его имя было Константин), сидевший на коленях у Холщевникова,
старался обеими руками повернуть к себе голову отца. Мальчика удивляло и даже немного беспокоило,
зачем это папа вот уже целых пять минут смотрит на огонь лампы такими странными глазами,
неподвижными, как будто бы улыбающимися и влажными.
-- Да па-па же-е,-- протянул Котик плаксиво.-- Ну чего ты со мной не разговариваешь?
Иван Тимофеевич слышал нетерпеливые слова своего сына, но никак не мог сбросить с себя того
страшного очарования, которое овладевает человеком, засмотревшимся на блестящий предмет. Кроме
яркого света лампы, к этому очарованию примешивались и обаяние тихого, теплого летнего вечера, и
уютность небольшой, но миленькой дачной террасы, затканной диким виноградом, неподвижная зелень
которого при искусственном освещении приобрела фантастический, бледный и резкий оттенок.
Лампа под зеленым матовым абажуром бросала на скатерть стола яркий ровный круг... Иван
Тимофеевич видел в этом круге две близко склонившиеся головы: одну -- женскую, белокурую, с
нежными и тонкими чертами лица, другую -- гордую и красивую голову юноши, с которой черные
волнистые волосы падали небрежно на плечи, на смуглый смелый лоб и на большие черные глаза, такие
горячие, выразительные, правдивые глаза. На своих щеках и на своей шее Холщевников чувствовал
прикосновение нежных рук Котика и его теплое дыхание, даже слышал запах его волос, слегка
выгоревших за лето на солнце и напоминавших запах перьев маленькой птички. Все это вместе сливалось
в такое гармоничное, такое радостное и светлое впечатление, что глаза Холщевникова невольно начали
щипать благодарные слезы.
Две головы, склонившиеся около лампы и почти касавшиеся волосами, принадлежали жене
Холщевникова и Григорию Баханину, его лучшему другу и ученику. Иван Тимофеевич с искренней,
горячей и заботливой любовью относился к этому пылкому и беспорядочному молодому человеку, в
картинах которого опытный глаз учителя давно уже прозрел дар широкой и дерзкой кисти громадного
таланта. В душе Холщевникова совсем не было зависти, столь свойственной бурной и вульгарной среде
художников. Наоборот, он гордился тем, что будущая знаменитость -- Баханин -- брал у него первые
уроки и что его жена, Лидия, раньше всех признала и оценила его ученика.
Баханин, молча и не отрываясь, чертил карандашом на лежавшем перед ним листе бристольской
бумаги, и из-под его руки выходили карикатуры, виньетки, животные в человеческих костюмах, изящно
сплетенные инициалы, пародии на картины, выставленные в Академии художеств, тонкие женские
профили... Эти небрежные наброски, на которых каждый штрих поражал смелостью и талантом, быстро
сменялись один за другим, вызывая на лице Лидии Львовны, внимательно следившей за карандашом
художника, то усиленное внимание, то веселую улыбку.
-- Ну вот какой ты, папа. Сам обещаешь, а сам теперь молчишь,-- протянул обидчиво Котик. При
этом он надул губки, опустил низко голову и, теребя свои пальцы, замотал ногами.
Холщевников обернулся к нему и, чтобы загладить свою вину, обнял его.
-- Ну, хорошо, хорошо, Котик. Я тебе расскажу сейчас сказку. Не сердись... Только... Что бы тебе
рассказать?..
Он задумался.
-- Про медведя, которому отрубили лапу? -- сказал Котик, облегченно вздыхая.-- Только я это уже
знаю.
Внезапно в голове Холщевникова сверкнула вдохновенная мысль. Разве жизнь его не может
послужить темой для хорошей, трогательной сказки? Разве давно это было? -- всего двенадцать лет тому
назад,-- когда он, бедный, неизвестный художник, затираемый начальством, оскорбляемый
самообожанием, невежеством и рекламированием бездарностей, не раз ослабевал, терял голову в
жестокой борьбе с жизнью и проклинал тот час, когда взялся за кисть. В это тяжелое время на его пути
встретилась Лидия. Она была гораздо моложе его, она была ослепительно красива, умна, окружена
поклонниками. Он, бедный, невзрачный, болезненный, испуганный жизнью, и мечтать не смел о любви
этого высшего обворожительного существа. Но она первая уверовала в него, первая протянула ему руку.
Когда, утомленный неудачами и бедностью, потерявший силу и надежду, он падал духом, она ободряла
его лаской, нежной заботой, веселой шуткой. И ее любовь восторжествовала... Теперь имя Холщевникова
Стр.1