Александр Иванович Куприн
Без заглавия
Текст сверен с изданием: А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. М.: Худ. литература, 1970.
Том 1. Стр. 316 - 325.
I
Несколько лет тому назад я проводил летние месяцы на даче, вдали от пыльного, душного,
наполненного суетой и грохотом города, в тихой деревушке, затерявшейся среди густого соснового леса,
верстах в восьми от станции железной дороги. Туда только что начинали в то время показываться первые
пионеры будущей дачной колонии, которая теперь совершенно заполнила это милое, уютное местечко
франтовскими дачными костюмами, сплетнями, любительскими спектаклями, подсолнечной шелухой,
фортепианными экзерсисами и флиртом. Теперь уже там нет ни прежней дешевизны, ни прежней
тишины, ни пленительной простоты нравов.
Прежде, бывало, встанешь рано утром вместе с восходом солнца, когда росистая трава еще белеет,
а из леса с его высокими, голыми, красными стволами особенно сильно доносится крепкий смолистый
аромат. Не умываясь, накинув только поверх белья старое пальтишко, бежишь к реке, на ходу быстро
раздеваешься и с размаху бухаешься в студеную, розовую от зари, еще подернутую легким паром,
гладкую, как зеркало, водяную поверхность, к великому ужасу целого утиного семейства, которое с
тревожным кряканьем и плеском поспешно расплывается в разные стороны из прибрежного тростника.
Выкупаешься и, дрожа от холода, с чувством здоровья и свежести во всем теле, спешишь к чаю,
накрытому в густо заросшем палисаднике в тени сиреневых кустов, образующих над столом душистую
зеленую беседку. На столе вокруг блестящего самовара расставлены: молочник с густыми желтыми
сливками, большой ломоть свежего деревенского хлеба, кусок теплого, только что вырезанного сотового
меда на листе лопуха, тарелка крупной, покрытой сизоватым налетом малины. Около самовара хлопочет
хозяйская дочка Ганнуся -- черноглазая крепкая деревенская девочка, задорная и лукавая. И как радостно,
как молодо звучит в утреннем чистом воздухе ее веселое приветствие: "Здоровеньки булы с середою,
панычу!"
Целый день бродишь с ружьем и собакой по окрестным лесам и болотцам, ловишь с белоголовыми
ребятишками у берега раков, тянешь с рыбаками невод и варишь с ними поздней ночью уху или сидишь с
удочкой, закрывши от солнца голову соломенным брылем с полями в поларшина шириною, и следишь
пристально за поплавком, едва видным в расплавленном и дрожащем серебре реки. Домой возвращаешься
усталый, перепачканный с ног до головы, но бодрый и веселый, с чудовищным аппетитом.
А поздним вечером, после того, когда возвратится в деревню стадо, пыля, и толпясь, и наполняя
воздух запахом парного молока и травы, какое наслаждение сидеть у ворот и слушать и смотреть, как
постепенно стихает мирная сельская жизнь!.. Все реже, тише и отдаленнее раздаются: то скрип колес, то
нежная малорусская песня, то звонкое лошадиное ржанье, то возня и последнее щебетанье засыпающих
птиц, то, наконец, те неведомые, загадочные, прекрасные аккорды ночной гармонии, которую каждый
слышал и которую никто не мог ни понять, ни описать... Огни гаснут, в темно-синем небе загораются и
дрожат ясные серебряные звезды... Сладкие, но неясные мечты, дорогие воспоминания теснятся в голове.
Чувствуешь себя молодым, добрым и хорошим, чувствуешь, как стряхивается с тебя накипевшая за зиму
городская скука, городское озлобление, все городские недомогания...
Теперь нет уже в моем мирном приюте ни неподдельного молока, ни масла без маргарина, ни
чарующих буколических картин. В лесу прибиты роковые дощечки, запрещающие охоту и собирание
грибов и ягод, по дорогам мчатся, согнувшись в три погибели, длинноногие велосипедисты, на реке
толкутся декольтированные спортсмены в полосатых фуфайках, а хозяйские дочери носят нитяные
перчатки и давно уже переняли от интендантских писарей известный жестокий романс про "собачку
верную -- Фингала".
II
Стр.1