Александр Иванович Куприн
Последний дебют
Текст сверен с изданием: А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. Том 1. М.: Худ.
литература, 1970. С. 41 - 47.
Посвящ. Н. О. С--ой.
Я, раненный насмерть, играл,
Гладьяторов бой представляя...
Гейне.
Антракт между третьим и четвертым действиями кончался. Капельмейстер Геккендольф только
что добрался до самого интересного места, изображавшей очень наглядно плач иудеев в пленении
вавилонском.
Иван Иванович ужасно любил такие пьесы, где все время шла отчаяннейшая фуга,-- где жалобное
рыдание флейт смешивалось с патетическими восклицаниями кларнета, где гудел самым безжалостным
образом тромбон и все покрывалось глухим рокотанием турецкого барабана, где музыканты, приведенные
в ужас этим хаосом звуков и готовые положить инструменты, кидали на капельмейстера взоры, полные
самого мрачного, безнадежного отчаяния...
Тогда Иван Иванович производил чудеса: он бросался из стороны в сторону, делал самые трудные
телодвижения, удивляя публику своею гибкостью, и, нако- нец, красный от усталости и волнения,
обводил зрителей торжествующим взором, когда инструменты сливались в общем хоре.
На этот раз публика не могла отдать должного удивления музыкальным подвигам Ивана Иваныча,
потому что все были заняты разговорами о драме, которая шла в первый раз. Называли вполголоса имя
автора и указывали на литерную ложу, где сидел молодой человек с растрепанной шевелюрой.
На сцене шла суматоха. Алексей Трофимович Петунья, исполнявший одновременно должность и
декоратора, и машиниста, и сценариуса, был в страшном волнении.
-- Опускайте, опускайте кулисы-то!-- кричал он, бегая без сюртука по сцене.-- Да тише,
осторожнее, говорят вам! Послушай, ты, баранья голова, как тебя звать?
-- А Кириллом,-- отвечал, усмехаясь, кудрявый рослый парень.
-- Так ты, голубчик Кирилл, сбегай сейчас вниз, в кассу. Спроси у Андрей Филипыча мой саквояж,
понимаешь? Ну, мешочек такой, маленький, кругленький... Да ты пошевеливайся, бегом! Ну, что вы там
заснули? Где же река-то? Николай Антонович, вы реку позабыли, давайте реку!
-- Пущай висит,-- отвечал сверху грубый голос,-- таперя кулисы мешают, тады легше будет.
--А вы, Николай Антонович, вал починили? Прошлый раз Анемподистов четырнадцать зубцов
сломал. Александр Петрович, я просто не знаю, что мне делать, облака истерзаны в клочки, река
просвечивает, кулисы старые, гнилые... Последнее слова относились к антрепренеру и директору труппы,
быстро проходившему через сцену с хлыстом в руке. Это был высокий, статный мужчина лет тридцати
пяти. Лицо его обрамленное густою гривой черных волос, живописно падавших на плечи, носило печать
какой-то гордой, самоуверенной силы. Особенно хороши были его большие, серые, холодные глаза,
тяжелый взгляд которых не могли выдержать многие, даже очень решительные люди.
-- Обратите, пожалуйста, внимание,-- вопил Алексей Трофимович, жестикулируя самым
отчаянным образом.-- Андрюшка опять запил, старые кулисы никуда не годятся, могут упасть, разбить
кому-нибудь голову...
-- Потом, потом,--прервал рассеянно Александр Петрович.--Где Гольская?
-- Оне в уборной-с, если не ошибаюсь,-- отвечал Алексей Трофимович и опять побежал раздавать
приказания.
Поднявшись наверх, Александр Петрович остановился перед маленькой крашеной дверью и
постучал.
-- Кто там? Войдите!--раздался за дверью приятный женский голос.
Лидия Николаевна Гольская была красавица. Трагик Анемподистов, игравший на сцене под
псевдонимом Фальери и поразивший купчих в самое сердце краткой, но ядовитой эпиграммой:
Стр.1