В эту ночь Петр Коренев, молодой художник, позвонил у величественного мраморного подъезда
на Uhlandstrabe в том ее месте, где она узкой уличкой, совершенно заросшей деревьями, образующими
зеленый свод, подходит к Kantstrabe. <...> -- К доктору Карлу Клейсту, -- твердо выговорил молодой человек. <...> Коренев надавил на нее и вошел в темные сени. <...> Коренев приподнял бронзовый рычажок звонка, и сейчас же за дверью навязчиво-тревожно, будя
ночную тишину, задребезжал электрический звонок. <...> -- Простите меня, господин Клейст, -- начал было Коренев, но Клейст не дал ему договорить. <...> Еще рассказывали Кореневу те, кто пережил эти события, что, когда стало разлагаться это
невероятное количество трупов, то там появилось несметное количество мух. <...> Там сошелся он с немецкой девушкой, Эльзой Беттхер,
ученицей доктора Клейста, изучавшей у него русский язык и русское искусство, и они подружились. <...> И что иное была Россия, как
не туман, когда утро двадцать первой весны наступало для Коренева и сердце его могуче билось от
сознания своего недюжинного таланта и сильной разделенной любви к прекрасной золотокудрой
красавице? <...>
На алом небе темными зубцами рисовались статуи, поставленные вдоль крыши дворца. <...> Кореневу стало страшно этой статуи, и он повернул назад к дворцу. <...> Точно облачко тумана спускалось на землю, прямо к Кореневу, и
не мог он двигаться. <...> Эльза Беттхер любящим сердцем угадала, что на душе у Коренева творится что-то небывалое. <...> ..
Эльза тянула Коренева делать Ausflug'и (Поездка за город, пикник (нем.)) из Берлина, старалась
развеять его. <...> По широкой деревенской улице
между шпалер цветущих вишен, яблонь и абрикосов в бело-розовой дымке садов, как в волшебном
царстве, двигалась сплошная толпа берлинцев. <...> Эльза Беттхер подошла к Кореневу и своей горячей щекой прижалась к его
бледной щеке. <...> )
Гудит на реке пароход, и Эльза кричит сверху: "Петер! <...> Он шел навстречу солнцу мимо пахучей сырости Зоологического сада <...>
За_чертополохом.pdf
Пётр Николаевич Краснов
За чертополохом
Что имеем -- не храним,
Потерявши -- плачем.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Был первый час ночи. Музыкальные куранты на колокольне Gedachtniss-Kirche только что
пробили ночную молитву, и в затихшем прохладном воздухе она звучала внушительно и трогала сердце.
Трамваи уже не ходили, и редок был гул подземной дороги. Прохожих было мало. Они быстро
сворачивали с широкого Kurfurstendamm'a в тенистые боковые улицы и исчезали под развесистыми
каштанами UhlandstraBe, Fasanenstrabe и других тихих улиц. Строгий демократический Polizeistunde
(Комендантский час (нем.)) давно пробил, и все увеселения Берлина закончились. Гасли одно за другим
окна в громадных каменных домах. Лишь кое-где из таинственных Nachtlokal'ей (Ночных ресторанов
(нем.)) пробивался сквозь ставни узкой полоской свет, и слышались звуки пианино, флейты и скрипки -играли
все тот же чарльстоун. Из пятого этажа, из открытого темного окна, томно звенела мандолина, и
чей-то женский голос негромко пел сладкую немецкую песенку. Тихая июльская ночь стояла над
городом.
В эту ночь Петр Коренев, молодой художник, позвонил у величественного мраморного подъезда
на Uhlandstrabe в том ее месте, где она узкой уличкой, совершенно заросшей деревьями, образующими
зеленый свод, подходит к Kantstrabe.
Швейцариха долго не отворяла. Он позвонил еще раз. Она высунулась в маленькое окошечко и
сердитым сонным голосом спросила: "Вы к кому?"
-- К доктору Карлу Клейсту, -- твердо выговорил молодой человек.
-- Доктор спит, -- сказала швейцариха.
-- Может быть, может быть, -- проговорил настойчиво художник, -- но мне его все-таки нужно
сейчас видеть.
При свете недалекого уличного фонаря он был весь виден. Небольшая красивая голова с тонкими
чертами лица, с копной волос, по тогдашней моде без шляпы, просторная белая блуза с большим
отложным воротником, открытой шеей и грудью, подхваченная широким поясом из эластичной
полосатой материи, и черные штаны не внушали доверия швейцарихе, но она узнала посетителя.
Действительно, этот молодой человек часто бывал у доктора Клейста. Она скрылась в окно. Сейчас же
хрипло запищала дверь, давая знать, что замок снят. Коренев надавил на нее и вошел в темные сени.
Проклятая старуха не потрудилась дать ему света, и он стал нащупывать по стенам знакомую кнопку.
Доктор Клейст жил на четвертом этаже. Коренев поднимался медленно. Чем ближе подходил он
к двери, тем больше его охватывала нерешительность.
"Прав ли я, -- думал он, -- беспокоить господина Клейста в такой поздний час? Разве нельзя
подождать до завтра?"
Он остановился перед высокой дубовой дверью, покрытой лаком и почему-то напомнившей ему
крышку тяжелого немецкого гроба.
"Нет, не могу, -- подумал он, -- на этот раз я слишком уверен, что это так и было. Я не могу
вернуться домой, я не могу спать, я должен решиться и начать действовать. Там -- правда! Родина есть.
Она зовет меня!"
Коренев приподнял бронзовый рычажок звонка, и сейчас же за дверью навязчиво-тревожно, будя
ночную тишину, задребезжал электрический звонок.
Доктор Клейст не спал. Послышались его широкие тяжелые шаги, и хриплый бас сдержанно
спросил:
-- Кто там?
-- Это я, Петр Коренев, по неотложному делу. Дверь сейчас же открылась, и в полумраке
прихожей показалась высокая полная фигура доктора Карла Клейста.
Ему было за семьдесят. Громадная голова с точеными резкими энергичными чертами лица была
покрыта гривой седых волос, чуть вьющимися прядями спускавшихся к плечам. Большое, желтое, точно
Стр.1