ИВАНОВ-РАЗУМНИК
ТВОРЧЕСТВО И КРИТИКА
СТАТЬИ КРИТИЧЕСКИЕ
1908-1922
ПЕТЕРБУРГ
"КОЛОС"
1922
14-я Государств, типогр. Пят. Социалистич., 14. Р. Ц. No 816. Тир. 2000
ТВОРЧЕСТВО И КРИТИКА
Творчество и критика.
Часто приходится слышать, что вопросы психологии творчества--то самое шеллингианское
"Абсолютное", в котором, по язвительным словам Гегеля, все кошки серы... Не буду спорить с этим: да,
психология творчества--пока еще темная область; но напрасно думать, что она темна только для
теоретически изучающих ее. Полно, так-ли? Не еще ли темнее она для самого "творящего", для
художника?
Когда я вчитываюсь в любое из выдающихся произведений литературы, то мне всегда
припоминается одно место из "Горе от ума". Помните слова Софьи про Молчалина и ответ Фамусова:
"шел в комнату, попал в другую...--Попал или хотел попасть?"--Ну так вот, мне думается, что всякий
большой художник совершенно непроизвольно всегда "падает в другую комнату", пройдя через ту, в
которой был намерен остановиться... Софья сказала неправду: Молчалины попадают--и в жизни и в
литературе--именно в ту комнату, в которую идут: возьмите всю умеренно-аккуратную, среднюю,
рядовую беллетристику, публицистику, поэзию--какое умение попадать в заранее намеченную цель! И
возьмите истинного художника--какое подчас страстное желание ограничить себя определенными
рамками, и какое бессилие, какое неумение сказать только то, что было сознательно задумано!
Яркий пример этого я сейчас приведу, а пока замечу, кстати, вот что: если все это так, то отсюда
выясняется и задача критики. Что для нее важнее определить: куда художник "попал" или куда он "хотел
попасть"? Конечно, важно и то и другое, и нельзя пройти мимо вопроса, что хотел сказать художник в
своем произведении; но бесконечно важнее другая задача критики--определить не то, что хотел сказать
художник, а то, что он сказал и высказал, быть может, сам того не подозревая, не сознавая.
Темная область--психология творчества; но, во всяком случае, в ней твердо установлен один
существенный факт: в процессе всякого художественного творчества сознательное я часто вверяет себя
руководству подсознательных элементов. Я даже так скажу: быть может, чем больше влияние этих
подсознательных элементов, тем больше художественная и всякая иная значимость произведения. Не
подумайте, что я собираюсь воскресить старую романтическую теорию поэтического "экстаза",
"вдохновения", при котором художник сразу начисто пишет под диктовку свыше и не в права переменить
ни одного слова в написанном, иначе-де это будет "мертвая рефлексия". Конечно, нет. "Творчество"
состоит далеко не в одном бряцании рассеянной рукой по лире, но и в мучительном труде воплощения
образов в слово: "и слово плоть бысть"... Вспомните черновые тетради Пушкина. Все это так. Но вот
яркий пример объяснит мою мысль: Толстой. Толстой, беспощадно марающий и десятки раз
переделывающий свои произведения, с удивлением признает в своем творчестве власть этих
непроизвольных, подсознательных элементов. Письма, дневник, заметки Толстого шестидесятыхсемидесятых
годов--что за материал для понимания "творчества"! Напомню его удивительное письмо к
Страхову (26 апр. 1876 г.), в разгар работы над "Анной Карениной". Толстой пишет: "...каждая мысль,
выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна и без того
Стр.1