Марюс Ивашкявичюс Я был в Белоруссии, или Попытка разговорить свою кровь Я был в Белоруссии. <...> Хотя от Вильнюса до НьюЙорка восемь тысяч километров, а дo белорусской границы только тридцать. <...> Краткое введение в три четверти Я был в Белоруссии, ибо во мне три четверти белорусской крови и я не могу понять, почему эта кровь ничего мне не шепчет, не гонит меня в Вильнюсе из дома к белорусскому посольству, когда там проходят митинги протеста, и так терпимо воспринимает мою установку в отношении Белоруссии: хорошо, что меня самого там нет. <...> Я был в Белоруссии вроде бы без цели: просто хотел разговорить кровь. <...> Мамины родители — изпод Логойска, это полсотни километров на север от Минска. <...> Белорусскому меня никто не учил, потому что в моем окружении его никто и не знал. <...> Себя они считали поляками, говорили на ломаном польском, ходили к польской мессе и очень серди лись, когда мой олитовченный отец нарочно задевал их: «Какие вы поляки, вы — белорусы». <...> В Советском Союзе, возможно, не все знали эту фамилию, однако абсолютно всем становилось ясно, о ком речь, едва упоминалась Хатынь и скульптура: отец держит на руках умирающего сына. <...> Както еще я был в Минске на конференции под странным названием — «Молчание интеллектуалов». <...> А за бутылкой водки развивали горькую метафору: будто Белоруссия это раненый партизан, которого братья по оружию (то есть все мы — восточные европейцы) бросили в лесу и сбежали. <...> Находящиеся в оппозиции белорусские интеллектуалы носят символические паспорта ВКЛ — Ве ликого княжества Литовского. <...> Но так думаю я, литовс кий писатель с белорусской кровью. <...> А о себе я бы говорил: во мне четверть литовской и три четверти великолитовской крови. <...> Сразу по прибытии в город эти разговоры о существующем режиме могут пока заться надуманными, поскольку никаких внешних признаков трагедии не видно. <...> Первое испытание — радушием В моей адресной книге — славянские фамилии: Касперович, Миклашевская, Косова <...>