Проза Владимир Мощенко Последний рейс машиниста Новикова Повесть Природа — тот же Рим, и кажется, опять Нам незачем богов напрасно беспокоить, — Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать, Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить. <...> Осип Мандельштам ВМЕСТО ПРОЛОГА — НЕСКОЛЬКО СЛОВ, на мой взгляд, очень важных для понимания этой маленькой повести, к которой я не обратился бы во второй раз, если б не отыскал в архиве касающиеся ее письма Юрия Васильевича Грунина, автора великих строк: «…А угодил я в царство мрака, в загон, где был на все запрет — в явь сюрреального ГУЛАГа: ни то ни се — на десять лет». <...> Не сомневаюсь: придет пора, и многое из Юрия Грунина станет достоянием массового читателя, а кое-что войдет и в хрестоматии. <...> О нем довелось мне рассказывать в книге «Голоса исчезают — музыка остается»1 , в главе «Джезказган. <...> Грунин в шутку называл меня «земляком», потому что эвакуация в сорок первом году забросила мою семью (кроме отца) «на край света», в Джезказган, где Грунин после немецкого концлагеря, получив «десяточку», попал в новую неволю (из плена — в плен). <...> Я послал ему черновик повестушки, и она его задела страницами о Джезказгане и Боровом (том самом, что между Астаной и горами Кокшетау). <...> Переводил в основном грузинских и северокавказских поэтов, среди них — Галактион Табидзе и др. <...> Последний рейс машиниста Новикова 51 Прошу Вас, — писал он, — поработайте еще над повестью, не откладывайте в долгий ящик. <...> Если Россия не приняла — что ж делать… Нечаянно (но такова жизнь!) у Вас получился сильный контраст: Джезказган с его Спецлагом, колючей проволокой и вышками с охранниками — и вдруг Боровое, рай земной. <...> Я перед Вашим рассказом — буквально за день за два — читал гениальную новеллу «В прекрасном и яростном мире» Андрея Платонова; там у меня вызвал восхищение следователь, который не похож на своих сотоварищей, он не покривил душой, решая судьбу машиниста Мальцева, понял его драму и пожалел его… <...>