Федор Михайлович Достоевский. Зимние заметки о летних впечатлениях
Версия 1.0 от 12 мая 1998 г. Сверка произведена по "Собранию сочинений
в десяти томах" (Москва, Художественная литература, 1957).
c Права на этот электронный текст принадлежат Публичной
библиотеке (Евгению Пескину), 1998 год. Разрешено свободное
при условии сохранения целостности текста (включая данную
Разрешено свободное использование для некоммерческих
целей
обслуживания, принадлежащие Евгению Пескину.
E-mail:eugene@eugene.msk.su
WWW: http://www.online.ru/sp/eel/russian
----------------------------------------------------------------------Глава
I. Вместо предисловия
Вот уже сколько месяцев толкуете вы мне, друзья мои, чтоб я описал вам
поскорее мои заграничные впечатления, не подозревая, что вашей
ставите меня просто в тупик. Что я вам напишу? что расскажу
просьбой
нового, еще
неизвестного, нерассказанного? Кому из всех нас русских (то есть читающих
хоть журналы) Европа не известна вдвое лучше, чем Россия? Вдвое я здесь
поставил из учтивости, а наверное в десять раз. К тому же, кроме сих общих
соображений, вы специально знаете, что мне-то особенно нечего
а уж тем более в порядке записывать, потому что я сам ничего
порядке, а если что и видел, так не успел разглядеть. Я
рассказывать,
не
видал
был
в
в
два
Берлине, в
Дрездене, в Висбадене, в Баден-Бадене, в Кельне, в Париже, в Лондоне, в
Люцерне, в Женеве, в Генуе, во Флоренции, в Милане, в Венеции, в Вене, да
еще в иных местах по два раза, и все это, все это я объехал ровно
половиною месяца! Да разве можно хоть что-нибудь порядочно
разглядеть,
проехав столько дорог в два с половиною месяца? Вы помните, маршрут мой я
составил себе заранее еще в Петербурге. За границей я не был ни разу; рвался
я туда чуть не с моего первого детства, еще тогда, когда
вечера, за неумением грамоте, слушал, разиня рот и замирая
в
долгие
от
восторга
зимние
и
ужаса, как родители читали на сон грядущий романы Радклиф, от которых я
потом бредил во сне в лихорадке. Вырвался я наконец за границу сорока лет от
роду, и, уж разумеется, мне хотелось не только как можно более осмотреть, но
даже все осмотреть, непременно все, несмотря на срок. К тому же хладнокровно
выбирать места я был решительно не в состоянии. Господи, сколько я ожидал
себе от этого путешествия! "Пусть не разгляжу ничего подробно, - думал я, -
зато я все видел, везде побывал; зато из всего виденного
что-нибудь целое, какая-нибудь общая панорама. Вся "страна
представится мне разом, с птичьего полета, как земля обетованная
святых
с
не
составится
чудес"
в
горы
перспективе. Одним словом, получится какое-нибудь новое, чудное, сильное
впечатление. Ведь я теперь, сидя дома, об чем тоскую наиболее, вспоминая о
моих летних странствованиях? Не о том, что я ничего
разглядел
подробности, а о том, что вот почти ведь везде побывал, а в Риме, например,
так и не был. А в Риме я бы, может быть, пропустил папу..." Одним словом, на
меня напала какая-то неутомимая жажда нового, перемены
синтетических, панорамных, перспективных впечатлений. Ну чего ж после
признаний вы от меня ожидаете? Что я вам расскажу? что изображу? Панораму,
перспективу? Чтонибудь с птичьего полета? Но, пожалуй, вы же первые
мне, что я высоко залетел. Кроме того, я считаю себя человеком
одну
и мне вовсе не хотелось бы лгать, даже и в качестве путешественника. А ведь
если я вам начну изображать и описывать хотя бы только
совестливым,
панораму, то
ведь непременно солгу и даже вовсе не потому, что я путешественник, а так
просто потому, что в моих обстоятельствах невозможно не
впечатление.
туман
лгать. Рассудите
сами: Берлин, например, произвел на меня самое кислое впечатление, и пробыл
я в нем всего одни сутки. И я знаю теперь, что я виноват перед Берлином, что
я не смею положительно утверждать, будто он производит кислое
Уж по крайней мере хоть кисло-сладкое, а не просто
произошла пагубная ошибка моя? Решительно от того, что я, больной человек,
страдающий печенью, двое суток скакал по чугунке сквозь
дождь
Те же кордонные улицы, те же запахи, те же... (а впрочем, не пересчитывать
же всего того же!). Фу ты, бог мой, думал я про себя: стоило
на
ж
Петербург.
себя
всем
суток в вагоне ломать, чтоб увидать то же самое, от чего ускакал? Даже липы
мне не понравились, а ведь за сохранение их берлинец пожертвует
кислое. А отчего
и
Берлина и, приехав в него, не выспавшись, желтый, усталый, изломанный, вдруг
с первого взгляда заметил, что Берлин до невероятности похож
двое
из
самого дорогого, даже, может быть, своей конституцией; а уж чего дороже
берлинцу его конституции? К тому же сами берлинцы, все до единого, смотрели
такими немцами, что я, не посягнув даже и на фрески Каульбаха (о ужас!),
поскорее улизнул в Дрезден, питая глубочайшее убеждение в душе, что к немцу
надо особенно привыкать и что с непривычки его весьма
трудно
убежденный и самый развеселый из русских поэтов, совершенно
выносить
противнее
в
больших массах. А в Дрездене я даже и перед немками провинился: мне вдруг
вообразилось, только что я вышел на улицу, что ничего нет
дрезденских женщин и что сам певец любви, Всеволод
Крестовский, самый
бы
потерялся и даже, может быть, усомнился бы в своем призвании. Я, конечно, в
ту же минуту почувствовал, что говорю вздор и что усомниться
на
до
в
мест, общих,
таких
скажете
с
вы
электронной
распространение
информацию).
при
ссылки на источник. Публичная Электронная Библиотека - товарный знак и
условии
знак
в
в
типа
здесь
своем
призвании он не мог бы даже ни при каких обстоятельствах. Через два часа мне
все объяснилось: воротясь в свой номер в гостинице и высунув свой язык перед
зеркалом, я убедился, что мое суждение о дрезденских дамах похоже
самую
черную клевету. Язык мой был желтый, злокачественный... "И неужели, неужели
человек, сей царь природы, до такой степени весь зависит
от
проезд
собственной
своей печенки, - подумал я, - что за низость!" С этими утешительными мыслями
я отправился в Кельн. Признаюсь, я много ожидал от собора; я с благоговением
чертил его еще в юности, когда учился архитектуре. В обратный
через Кельн, то есть месяц спустя, когда, возвращаясь из
собор во второй раз, я было хотел "на коленях просить у
то, что не постиг в первый раз его красоту, точь-в-точь
мой
него
Парижа, я увидал
прощения" за
Карамзин, с
как
Стр.1