Н. А. Добролюбов
Перепевы
Стихотворения Обличительного поэта, СПб. 1860 г.1.
Н. А. Добролюбов. Литературная критика
М., ГИХЛ, 1961
OCR Бычков М. Н.
Пустота, бледность, мелочность и отсутствие искренности в современной русской поэзии в
последнее время особенно ясно обнаружились у нас в особом роде стихотворных произведений, который
год от году все более распространяется. Этот особый род -- нечто среднее между подражанием и
пародией, хотя часто и без претензии на значение пародии. Стихотворениями подобного рода наполнены
теперь все наши журналы, как юмористические, так и серьезные: вся разница в том, что одни печатают
пустенькие стишки без поэзии, вполне сознавая их отрицательный смысл, а другим этого сознания
недостает. Оттого, например, Пр. Вознесенский, Знаменский, Гейне из Тамбова, Амос Шишкин,
Обличительный поэт и пр. и пр. не имеют претензий на поэтическое творчество: их дело -перефразировка
и пересмеиванье общих мест и всяких нелепостей, забравшихся в поэзию; а гг. Аполлон
Капелькин, Апухтин, Крестовский, Лилиеншвагер, Розенгейм, Зорин, З. Тур, Случевский, Кусков,
Пилянкевич, Вейнберг, Кроль, Попов и пр. и пр. полагают, наверное, что они, между прочим, горят
небесным огнем и призваны поведать миру нечто художественное. Может быть, со временем, они и
действительно что-нибудь поведают, так как они все только еще начали свою литературную карьеру на
нашей памяти; но мы не хотим заглядывать в будущее, а говорим о настоящем. В настоящем же трудно
решить, кому отдать преимущество -- этим ли добродушным юношам, серьезно и искренне творящим
свои стихи, или тем господам, которые не занимаются версификациею иначе, как насмех. У тех и других
замечаем мы отсутствие душевного жара, недостаток страсти убеждения, много чужого, ничего
собственного; те и другие одинаково повторяют зады, те и другие одинаково ненужны, бесполезны,
ничтожны. У одних, правда, можно заметить (если очень внимательно и снисходительно всматриваться)
порыв к чему-то, желание что-то выразить, хоть и неудачное желание, но все-таки искреннее; но зато у
других видно большее уважение к требованиям здравого смысла и значительно меньшая наклонность
удаляться от простых понятий и чувств обыкновенных смертных. Притом же последние и тем хороши,
что никого не вызывают на эстетическую критику и не повергают в мечтательное настроение духа.-Словом,
мы, по своему личному вкусу, наклонны к тому мнению, что уж если писать стихи, какими в
последние годы наполнялись все наши журналы, то уж лучше всего писать их на смех или по крайней
мере с примесью иронии.
Отчего вдруг такое строгое осуждение нашим стихотворцам, из которых иных сам же
"Современник" не раз поощрял и пускал в ход? Такой вопрос может прийти в голову многим читателям, и
мы считаем не лишним объясниться.
Записные любители литературы, следящие за всеми ее мелочами, помнят, конечно, что около 10
лет, почти тотчас после того, как перестали печататься в "Отечественных записках" посмертные
стихотворения Кольцова и Лермонтова, то есть с 1844 или 1845 года, в наших журналах стихотворения
почти не печатались: исключение составлял один "Москвитянин". С 1854--1855 годов опять стихи
сделались почти необходимостью каждой журнальной книжки. Искать причину такого мелкого явления в
мировых событиях, конечно, немножко забавно; но, кажется, мировые события действительно тут не
совсем в стороне. Дело в том, что художественный, младенчески-беззаботный и грациозно-ребяческий
период нашей поэзии был уже завершен Пушкиным; Лермонтов не выказал вполне своих сил и до конца
жизни не умел, что называется, стать на свои ноги, потому и не мог образовать нового направления;
Кольцов остается особняком до сих пор: его оригинальные опыты оказались тоже недостаточно
сильными, чтобы повернуть нашу лирику на новый путь. После них нужен был поэт, который бы умел
осмыслить и узаконить сильные, но часто смутные и как будто безотчетные порывы Кольцова, и вложить
в свою поэзию положительное начало, жизненный идеал, которого недоставало Лермонтову. Нет ни
малейшего сомнения, что естественный ход жизни произвел бы такого поэта; мы даже можем утверждать
это не как предположение или вывод, но как совершившийся факт. Но, к сожалению, [наступившие вслед
за тем события2] уничтожили всякую возможность высказаться и развиться в новом таланте тому
направлению, которое с двух разных сторон, после Пушкина, прибавилось у нас в Кольцове и
Лермонтове3. [Общественная жизнь остановилась; вся литература остановилась; естественно, что и
Стр.1