СЛАВЯНОФИЛЬСТВО И РОМАНТИЗМ (ИВАН КИРЕЕВСКИЙ) Трудность постижения („понимания" в герменевтическом смысле) славянофильства связана скорее всего с неопределенными границами этого явления. <...> Все писавшие о славянофилах чувствуют необходимость выведения темы за рамки так наз. раннего, или „классического", славянофильства. <...> Таковую в свою очередь или непомерно сужают, сводя ее к Данилевскому со Страховым и Леонтьеву (о последнем, впрочем, спорят: славянофил ли он?), или, наоборот, расширяют до фантастических размеров, когда оказывается, что и „русский коммунизм" — славянофильского корня. <...> Мы уже не говорим о таких русских вещах, как „Война и мир" или Двенадцать" и статьи Блока; но даже в „Мадам Бовари" можно обнаружить пресловутую оппозицию „славянофильство — западничество": это. конечно, сама Эмма и аптекарь Омэ. <...> В романе Флобера славянофильства куда больше, чем в статьях Чернышевского о русской общине (Чернышевский - это и есть аптекарь Омэ). <...> Из этих беглых импрессий и смутных ассоциаций следует, однако, немаловажный вывод, и даже не один; во-первых, проблематика славянофильства, коли она опознается в сочинениях недвусмысленно западноевропейских, не есть проблематика специфически русская, славянофильство оказывается шире темы „русское национальное самосознание", к которой пытались свести славянофильство его наиболее доброжелательные исследователи; во-вторых, можно заметить в перечисленном выше ряду, что „славянофильство" обнаруживается главным образом или в художественных произведениях, или в интеллектуальных построениях, ориентированных эстетически (Ницше, Шпенглер, Бергсон). <...> По этим следам идет М. О. Гершенэон в своих „Исторических записках", но заходит, нам кажется, слишком далеко: Ивана Киреевского (которому посвящены наиболее значительные страницы его книги) Гершензон совсем уж отрывает от русской проблематики, Бердяев говорил, что Гершензон рас к реши в aei Киреевского; не только: он <...>