ВАСИЛЬЕВА И КОРЕЙСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ (типологическое сопоставление) Статья посвящена анализу стихов поэта конца ХХ в. <...> Константина Васильева в типологическом сопоставлении с классической поэзией Кореи. <...> Общей точкой соприкосновения для поэтов стал прием аналогии или параллелизма, когда сравнивалась жизнь природы и человека. <...> Деревья в русской поэзии по преимуществу – пейзаж, а в восточной – это прежде всего иносказание. <...> Но и в русской поэзии тоже бывает «древесная» символика, не говоря уже о метафористике. <...> Так, в стихотворении Константина Васильева «Еще шумит листва зеленая…» из сборника «Границы слова» (1992) сначала «наглядно» предстают «берез кора корявая,// и гладкая кора сосны…» (впрочем, здесь изобразительность осложнена своего рода звуковым каламбуром «кора корявая»), а потом метафорически (это олицетворяющая метафора) сказано: «И вижу – пробегает дрожь // по телу стройному, сосновому» [Васильев, 2003: 50]. <...> На первом месте, безусловно, береза, образ которой раскрывается в 84 привлеченных Эпштейном стихотворных произведениях. <...> , жившего в небольшом поселке под Ярославлем, «в краю лесов» [Васильев, 2003: 70], деревья играют важную символико-философскую роль. <...> В его поэтической тетради представлены многие деревья: дуб, береза, сосна, клен, акация, липа, осина, рябина, ель, ива, тополь, вяз, верба. <...> Деревья в основном упоминаются в осеннем пейзаже. <...> В этом смысле его пейзажи типичны для русской литературы, где осень – время, которое завершает красочный, многоголосый праздник жизни, время ухода в грустные размышления, ностальгии и печали под аккомпанемент холодных дождей и ветров. <...> Прием аналогии или параллелизма – жизнь природы и человека – есть и у К. Васильева <...> «Дуб в русской поэзии, как и в мировом фольклоре, символизирует жизненную мощь, преодолевшую смерть, именно поэтому омертвение дуба выступает как зловещий признак конца жизни<…>» [Эпштейн, 1990: 50]. <...> В корейской поэзии (особенно в древнем жанре <...>