Краснощековой выглядит очень обя зывающим — поскольку в категориях «романа воспитания» тра диционно рассматривалась в основном западная литература, то, задавая формулировку заглавия именно таким образом, автор бе рет на себя бремя не только доказательства того, что данный жанр существовал в русской литературе, но и концептуального осмыс ления специфики того, что с этим жанром в России произошло. <...> Краснощековой вообще изобильно, избыточно; оно со провождается столь же избыточным пересказом сюжета почти ка ждого литературного произведения, с которым исследовательница имеет дело. <...> Или: «В русской мифологии поэтизировались не труд, усилие, борьба, а случайная удача, что выпадает человеку ни за что ни про что» (с. <...> 197) — снова общее место газетной публицистики с привычной ссылкой на сказку «По щучьему веленью», не соответ ствующее никакой реальности: волшебная сказка, русская или не русская, по самим своим жанровым свойствам не склонна поэтизи ровать «труд, усилие, борьбу» (хотя в ней встречаются и деятель ные герои, в том числе на русской почве — взять хотя бы «Бой на ка линовом мосту»). <...> Краснощековой неверно: «Семь — сакральная цифра в русской мифологии» (с. <...> Поскольку речь идет о возрасте Обломова, корректнее было бы ссылаться не на абстрактную «сакральность» и несуществующую «русскую мифологию», а на вполне конкретную русскую традицию, согласно которой ребенок до семи лет безгре шен (в частности, от него не требуют соблюдения постов). <...> Вообще почти каждый раз, когда автор монографии апеллирует к русским народным традициям, следуют неточность или фактическая ошиб ка: даже из Милитрисы Кирбитьевны исследовательница делает «девицуневесту из народной сказки о БовеКоролевиче» (с. <...> Напомним, что история Бовы — не народная сказка, а лубочная по весть, символ пошлости и абсурда в глазах большинства интелли 481 гентов середины XIX века, и Милитриса Кирбитьевна — не девица невеста <...>