ЛЕВ ЛУНЦ
РОДИНА
Источник: Лев Лунц; "Родина" и другие произведения.
Серия: "Память", Израиль, 1981.
OCR и правка: Александр Белоусенко (belousenko$yahoo.com), 20 апреля 2004.
Библиотека Александра Белоусенко -- http://www.belousenko.com/wr_Lunts.htm
Составление, послесловие и примечания -М. Вайнштейна.
В. Каверину.
I
-- Ты сам не знаешь себя, Веня, -- сказал я: -- да взгляни на себя.
Зеркало. И в зеркале высокий человек с могучим лицом. Черные волосы гневно падают на
упрямый лоб, а под спокойными, ясными бровями страстно светят дикие, глубокие, пустынные глаза.
-- Веня, ты не видишь себя. Вот таким пришел ты из Египта в Ханаан, помнишь? Это ты лакал
воду из Херона, вот так, животом на земле, жадно и быстро. А помнишь, как ты нагнал того,
ненавистного, когда он запутался волосами в листве и повис над землей? Ты убил его, и кричал, и он
кричал, и кедр кричал...
-- Глупый ты, -- ответил Веня. -- Что ты пристал. Я не люблю евреев. Они грязные...
-- Веня, да. Но ведь в каждом еврее, вот в тебе, древний... ну как сказать? -- пророк. Ты читал
Библию? Вот я знаю, что и во мне, у меня лоб высокий... но, смотри, я маленький и щуплый, у меня нос
вниз смотрит к губе. Львом зовут меня, Иегудой, а где во мне львиное? Я хочу и не могу выжать из себя,
вызвать то суровое и прекрасное... Пафос, Веня. А ты можешь, у тебя лицо пророка.
-- Отстань, Лева, сделай милость. Я не хочу быть евреем.
В Петербурге летним вечером я с приятелем за самогоном. В соседней комнате отец мой, старый
польский еврей, лысый, с седой бородой, с пейсами, молится лицом к востоку, а душа его плачет о том,
что единственный сын его, последний отпрыск старинного рода, в святой канун субботы пьет самогон. И
видит старый еврей синее небо Палестины, где он никогда не был, но которую он видел, и видит, и будет
видеть. А я, не верящий в бога, я тоже плачу, потому что я хочу и не могу увидеть далекий Иордан и
синее небо, потому что я люблю город, в котором я родился, и язык, на котором я говорю, чужой язык.
-- Веня, -- говорю я: -- слышишь отца моего? Шесть дней в неделю он торгует, обманывает и
ворчит. Но на седьмой день он видит Саула, который бросился на меч свой. Ты тоже можешь увидеть, ты
должен, в тебе восторг и исступленье, и жестокость, Веня.
-- Я сух и черств, -- отвечает он: -- я не люблю евреев. Зачем я родился евреем? Но ты прав. Я
чужой себе. Я не могу найти себя.
II
-- Так я тебе помогу, -- сказал я: -- идем, Веня.
За стеной отец перестал молиться. Сели за стол: отец, мать, сестра. Меня не звали, меня уже три
года не звали; я жил, как филистимлянин, в их доме. Их дом стоял под вечно-синим небом, окруженный
виноградниками, на горе Вифлеемовой. А мой дом выходил на Забалканский проспект, -- прямой, чужой,
но прекрасный. И мое небо было грязное, пыльное и холодное.
Революция: пустые улицы. Белый вечер. Как полотно железной дороги, плывет улица, суживаясь
Стр.1