Министерство науки и высшего образования Российской Федерации
Федеральное государственное автономное образовательное
учреждение высшего образования
«Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова»
В.С. Варакин
ИСТОРИЯ ЖУРНАЛИСТИКИ В РОССИИ:
ОТ ИВАНА IV ДО ЕКАТЕРИНЫ II
(середина 1770-х годов)
Учебное пособие
Архангельск
2020
Стр.1
УДК 070.1+930.85
ББК 63.3(2)
Рецензенты:
А.Л. Семенова, д-р филол. наук, доцент, профессор кафедры журналистики
Гуманитарного института ФГБОУ ВО «Новгородский государственный университет
имени Ярослава Мудрого»
Р.П. Баканов, канд. филол. наук, доцент, доцент кафедры национальных и
глобальных медиа Высшей школы журналистики и медиакоммуникаций Института
социально-философских наук и массовых коммуникаций ФГАОУ ВО «Казанский
(Приволжский) федеральный университет»
E.E. Шурупова, канд. ист. наук, доцент кафедры отечественной истории Высшей
школы социально-гуманитарных наук и международной коммуникации ФГАОУ ВО
«Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова»
Варакин, В.С.
История журналистики в России: от Ивана IV до Екатерины II (середина 1770-х
годов) [Электронный ресурс]: учеб. пособие / В.С. Варакин; Сев. (Арктич.) федер. ун-т
им. М.В. Ломоносова. Электронные текстовые данные. – Архангельск: САФУ, 2020. –
164 с.
ISBN 978-5-261-01495-9
В учебном пособии раскрывается история журналистики и ее различных
коммуникационных средств (от устной речи до периодической печати) в России с
эпохи царствования Ивана IV (середина XVI века) до эпохи правления Екатерины II
(середина 1770-х годов). Автор реконструирует прошлое российской модели
журналистики, рассматривая последнюю как социально-герменевтическую и
дескриптивную систему, вырастающую из особого типа социальной технокультурной
деятельности и институционально закрепляемой кооперации специфических
деятельностных позиций.
Предназначена для студентов, обучающихся по программам академического и
прикладного бакалавриата по направлению подготовки 42.03.02 Журналистика.
В авторской редакции.
Издательский дом им. В.Н. Булатова САФУ
163060, г. Архангельск, ул. Урицкого, д. 56
ISBN 978-5-261-01495-9
© Варакин В.С., 2020
© Северный. (Арктический.) федеральный
университет им. М.В. Ломоносова, 2020
Стр.2
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение……………………………………………………………………............. 4
Глава 1. Становление журналистики в России: проблема точки отсчета…... 15
Глава 2. Социокультурное пространство, средства коммуникации
и журналистская практика в России в XVI–XVII веках…………..... 22
Глава 3. Трансформация социокультурного пространства России
в первой четверти XVIII века и журналистика……………………… 37
Глава 4. Наукоцентрическая журналистика и система ее печатных
платформ в России в конце 1720-х–начале 1760-х годов.……….... 60
Глава 5. Нравоцентрическая литературная журналистика и система
ее печатных платформ в конце 1750-х–середине 1770-х годов……. 91
Рекомендуемые источники………………………………………………………... 155
Рекомендуемые для чтения тексты, датируемые XVIII веком…………………. 162
Стр.3
4
ВВЕДЕНИЕ
Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) открывает свою «Записку о
древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (она
датируется мартом 1811 года) таким высказыванием:
«Настоящее бывает следствием прошедшего. Чтобы судить о первом,
надлежит вспомнить последнее; одно другим, так сказать, дополняется и в связи
представляется мыслям яснее»1.
Эту взаимодополняющую связь прошлого и настоящего Н.М. Карамзин
понимал не только как историк и, что, впрочем, здесь не очень важно,
придворный историограф. (Звание историографа ему присвоил в октябре 1803
года именным указом российский император Александр I, а в январе 1804-го
Карамзин получил официальную должность). Характер движения того, что
более чем через сто лет в термодинамике назовут стрелой времени, Карамзин
понимал и как литератор и, самое главное, как журналист. При этом следует
заметить: журналистом он стал гораздо раньше, нежели историком: в 1787 году.
Иначе говоря, прежде чем профессионально заняться познанием прошлого, он на
протяжении 16 лет занимался изучением настоящего. Однако, став историком,
Карамзин перестал быть журналистом. Вернее, пожелал перестать. И доживи
Николай Михайлович до 1840 года, ему наверняка посочувствовал бы
журналист Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848). Точно так же, как
посочувствовал своему другу журналисту Василию Петровичу Боткину (1812–
1869) в письме от 19 февраля:
«Литература имеет великое значение: это гувернантка общества.
Журналистика в наше время все: и Пушкин, и Гете, и сам Гегель были
журналисты…»2
Согласно
российскому историку Ю.П. Зарецкому, прошлое
представляется как «расположенные на временной оси события, которые уже
произошли, т.е. нечто, что было когда-то, чего нет сейчас и чего никогда
больше не будет»3. (К слову, в классической физике временная ось есть то же
самое, что и стрела времени в термодинамике: прямая, где две любые
несовпадающие точки являются относительно друг друга прошлым и будущим.
А настоящего, если, правда, апеллировать не к ученому-физику, а к поэту и
1 Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях //
Просвещенный консерватизм: Российские мыслители о путях развития Российской цивилизации:
политическая антология / авт.-сост. Д.Н. Бакун. М., 2012. С. 153.
2 Белинский В.Г. 61. В.П. Боткину. 18–20 февраля 1840. Петербург // Белинский В.Г. Собр. соч.: в 9 т. Т. 9.
Письма 1829–1848 годов / ред. тома В.И. Кулешов; сост. М.Я. Поляков; подгот. текста В.Э. Бограда;
примеч. К.П. Богаевской и А.Л. Осповата. М., 1982. С. 316.
3 Зарецкий Ю.П. Стратегии понимания прошлого: Теория, история, историография. М., 2011. С. 84.
Стр.4
5
журналисту Саше Черному (1880–1932), – нет4). Прошлое – составной элемент
известной триады, которая закреплена в сознании европейцев и европейских
языках и «с помощью которой люди структурируют время»5. А еще это первое
значение слова «история».
Общеизвестно, что наука, изучающая прошлое, тоже называется историей:
таково третье – и главное – значение слова «история». Вторым же является
следующее: рассказ о каком-либо событии или некотором множестве
событий6. Эти значения, как замечает Ю.П. Зарецкий, тесно связаны. Вопервых,
историкам прошлое доступно главным образом благодаря оставленным
современниками и сохранившимся рассказам о нем. Во-вторых, результаты
исследований, проводимых историками, тоже выступают как рассказы.
Следовательно, «наши научные знания о прошлом по преимуществу
представляют собой описания последовательностей событий (нарративов),
составленные на основе других описаний»7. Впрочем, это, по выражению
французского философа Р. Дебрэ, «не превращает историю в чисто
описательную науку, запрещающую мыслить, а также неспособную
моделировать саму себя»8.
Итак, рассматривая историю как прошлое, можно вслед за американским
историком науки Дж. Гликом признать, что она, хотя и в длительной
перспективе, есть «история информации, познающей саму себя»9. Тогда, стало
быть, история как выстроенный ученым-историком нарратив оказывается
информацией об этом процессе самодвижения и самопознания информации. И
здесь подчеркнем, что понятие «информация» не стоит редуцировать до
сведений о чем-то, которыми обмениваются люди, т.е. до социальной
информации. Хотя такое, «общежитейское», понимание информации,
поддерживаемое, кстати, социоцентрическим подходом к ней в научной среде,
совсем не противоречит более общему определению, артикулируемому
атрибутивной концепцией. Его предложили российский философ А.Д. Урсул и
представитель математической физики И.М. Гуревич: информация – это
отраженное
и устойчивое определенное время
разнообразие
(неоднородность)10. Не вдаваясь в детали атрибутивного подхода, укажем лишь
на то, что производят информацию и обмениваются ею не одни только люди, но
4 Саша Черный. Театр [Электронный ресурс]. URL: http://www.goldpoetry.ru/cherniy/index.php?p=587.
5 Зарецкий Ю.П. Стратегии понимания прошлого... С. 83.
6 Там же. С. 83, 85.
7 Там же. С. 84.
8 Дебрэ Р. Введение в медиологию / пер. с фр. Б.М. Скуратова. М., 2010. С. 247.
9 Глик Дж. Информация. История. Теория. Поток / пер. с англ. М. Кононенко. М., 2016. С. 20.
10 См.: Гуревич И.М., Урсул А.Д. Информация – всеобщее свойство материи: Характеристики, оценки,
ограничения, следствия. Изд. 2-е. М., 2013. С. 8–16, 86, 288–291.
Стр.5
6
и любые объекты живой и даже неживой природы. Тем самым и они
поддерживают в мире разнообразие, или, иначе говоря, упорядочивают мир. В
общем, информация – это еще и физический порядок11, вычлененный из
беспорядка12. «Из хаоса вещей нестройных, / Воззвав порядок с тишиной…» –
так поэт, философ и журналист Иван Петрович Пнин (1773–1805) характеризует
информационное производство, осуществляемое человеком13. Но, повторим,
только ли с человеком оно сопряжено?
В данном учебном пособии рассматривается история (прошлое) такого
социального явления, как журналистика, а точнее – генезис российской модели
журналистики. Выбранные нами для построения нарратива конечные
координаты такого генезиса более понятны – середина 1770-х годов: в
государственно-политической сфере это первая треть правления Екатерины II,
отграниченная Пугачевским бунтом и отмеченная общесоциальным переходом
от нравоцентрической журналистской практики (ключевой для императрицы) к
энциклопедической (ключевой для общественности). Начальные же координаты,
на наш взгляд, далеко не так очевидны. И главная проблема состоит в том, как
российские ученые определяют «предмет», историей которого они занимаются.
Реконструируя развитие (прошлое) журналистики, исследователи на
самом деле говорят о развитии (прошлом) средств массовой коммуникации, и
прежде всего периодической печати (созданная Петром I печатная газета под
закрепившимся в историографии названием «Ведомости»; издававшаяся
Петербургской Академией наук газета «Sankt-Petersburgische Zeitung»;
выпускавшийся А.П. Сумароковым журнал «Трудолюбивая пчела» и т.д.). Вот
каким характерным пассажем открывается, допустим, учебник под редакцией
профессора Л.П. Громовой:
«Русская журналистика прошла в своем развитии три столетия. Зародившись
как явление политической жизни в виде правительственных “Ведомостей”, на
протяжении всего XVIII и первой половины XIX в. она являлась частью литературного
процесса, выполняя в обществе информационную, просветительскую, воспитательную
и политическую роль»14 (подчеркнуто нами).
А вот фрагменты из введения к более раннему учебнику,
подготовленному под редакцией профессора А.В. Западова:
11 Идальго С. Как информация управляет миром [и определяет историю нашей Вселенной и живущих в
ней видов] / пер. с англ. М.А. Райтман. М., 2016. С. 14.
12 См.: Глик Дж. Информация. История. Теория. Поток. С. 266.
13 Пнин И. Человек // Лазурный луч: Русская фантастическая поэзия XVIII–XX вв. / ред.-сост. М.
Латышев. М., 1996. С. 28.
14 История русской журналистики XVIII–XIX веков: учебник / Л.П. Громова, М.М. Ковалева, А.И.
Станько, Ю.В. Стенник и др.; под ред. Л.П. Громовой. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2005. С. 3.
Стр.6
7
«История русской журналистики как предмет научного исследования и учебная
дисциплина изучает русскую периодическую печать со времени ее возникновения в
начале XVIII столетия до половины девяностых годов XIX в. <…>»; «В курсе истории
русской журналистики рассматриваются закономерности и факты развития
периодической печати <…>»15 (подчеркнуто нами).
В общем, в работах российских историков близкие, но все же разные
явления – журналистика и средства массовой коммуникации – отождествляются,
а категории, их обозначающие, используются в качестве синонимических и даже
взаимозаменяемых. Притом что журналистика выступает «программной
областью» (термин немецкого социолога Н. Лумана16) средств массовой
коммуникации: отнюдь не единственным их агентом, технокультурной
практикой и символическим продуктом. Другими «программными областями»
являются, например, реклама, связи с общественностью, развлечение, наука,
искусство, политика, спорт. Поэтому тезис профессора Б.И. Есина
«Журналистика – индустрия информации»17 представляется некорректным,
поскольку: а) реклама и развлечение – тоже индустрии, к тому же по силе
воздействия на публику превосходящие журналистику; б) они превосходят и
трактуемые как «журналистика» средства массовой коммуникации ввиду того,
что действуют в т.ч. за пределами последних; в) речь, само собой, идет об
индустриях социальной информации, а не, допустим, геохимической или
цитоплазматической.
Смешение указанных базовых понятий дает о себе знать и в том случае,
когда исследователи переключаются на характеристику становления
журналистики как особой деятельности, опосредованной определенными
технологиями (дипломатическая деятельность Д.А. Францбекова и Ю.
Филимонатуса, публицистическая деятельность Ф.А. Эми́ на и Д.И. Фонвизина,
издательская деятельность Н.И. Новикόва и Д.В. Корнильева). Или когда
исследователи начинают описывать какой-либо этап в развитии журналистики
как совокупности особых текстов, которые затребуют определенных носителей и
каналов распространения (юрнал в 1700-е годы – это носитель журналистского
контента или официальный документ государственной власти?; журналы
«Всякая всячина» в 1769–1770 годах и «Собеседник любителей российского
слова» в 1783–1784 годах – это каналы доставки журналистских, литературных
или своего рода PR-материалов?).
15 История русской журналистики XVIII–XIX веков [Электронный ресурс] / под ред. проф. А.В.
Западова. 3-е, испр. изд. М., 1973. URL: http://evartist.narod.ru/text3/02.htm.
16 См.: Луман Н. Реальность массмедиа / пер. с нем. А.Ю. Антоновского. М., 2012. С. 48.
17 Есин Б.И. История русской журналистики (1703–1917): учеб.-метод. комплект (Учебное пособие;
Хрестоматия; Темы курсовых работ). 2-е изд, испр. М., 2001. С. 9.
Стр.7
8
Истоки
синонимизации
российскими историками
понятий
«журналистика» и «периодическая печать» (в редуцированном варианте –
«печать», хотя данная категория обозначает любую типографскую продукцию,
например книги) нужно искать, скорее всего, в одном из публицистических
текстов Николая Алексеевича Полевого (1796–1846), соиздателя и редактора
журнала «Московский телеграф». В 1825 году он «впервые употребил на
страницах своего издания термин журналистика, понимая под этим всю
совокупность периодических изданий»18 (подчеркнуто нами). И такое
понимание впоследствии привело к тому, что журналистикой оказались и радио,
и телевидение – совокупность всех, как объясняет российский социолог В.П.
Терин, «придуманных» в середине 1970-х годов отделом пропаганды и агитации
ЦК КПСС «средств массовой информации»19.
В связи со словарным нововведением Н.А. Полевого важно отметить
следующее. Термин «журналист» в значении «издатель или сотрудник
редакции журнала» еще в 1754 году использовал ученый-энциклопедист,
академик и, между прочим, журналист Михаил Васильевич Ломоносов (1711–
1765) – в материале с красноречивым заголовком «Рассуждение об обязанностях
журналистов…» 20. А в конце XVIII века, в 1798 году, в именном указе Павла I
«О устроении цензуры при всех портах…» был задействован термин «газетчик»
– ясно, в каком значении21. В отличие от слова из цензурного документа
Павловской эпохи ломоносовский «окказионализм» примерно к середине XIX
века лишился привязки к конкретному типу периодического издания (да и
вообще – к периодической печати), став универсальной категорией,
маркирующей человека определенного рода занятий. Однако в 1825 году,
прежде чем привязка исчезла, все тот же Н.А. Полевой попытался определить
социальную роль «издателя или сотрудника редакции журнала». Он
прокламировал:
18 История русской журналистики XVIII–XIX веков / Л.П. Громова [и др.]. С. 188.
19 Терин В.П. Иноязычные слова в роли управленческой технологии // Мировая политика: взгляд из
будущего: мат-лы V Конвента РАМИ. Т. 3: Постсекулярные общества: перспективы и реальность.
Межкультурное взаимодействие и международные отношения / ред-ры тома: А.Б. Зубов, В.М. Сергеев,
А.В. Шестопал. М., 2009. С. 58–59.
20 Ломоносов М.В. Dissertation sur les devoirs des journalistes dans l’exposé qu’ils donnent des ouvrages,
destinés a maintenir la liberté de philosopher = [Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении
ими сочинений, предназначенных для поддержания свободы философии] / пер. с фр. под ред. Т.П.
Кравца [Электронный ресурс] // Ломоносов М.В. Полн. собр. соч.: в 11 т. Т. 3: Труды по физике и химии
1753–1765 / ред. Т.П. Кравец; подгот. А.А. Елисеев; ред. лат. и пер. Я.М. Боровский; подгот. А.И.
Андреев [и др.]. М.; Л., 1952. С. 201–232. URL: http://feb-web.ru/feb/lomonos/texts/lo0/lo3/lo3-201-.htm.
21 О устроении цензуры при всех портах; о непропуске без позволения оной привозимых книг и о
наказании за непредставление цензорам получаемых газет или иных периодических сочинений и за
пропуск вредных книг. № 18524. – 17 мая 1798 г. Именной, данный Сенату // Русская журналистика в
документах: История надзора / [сост. О.Д. Минаева]; под ред. Б.И. Есина, Я.Н. Засурского. М., 2003. С.
75–76.
Стр.8
9
«Журналист – разнощик вестей; встречаясь с ним, не спрашивают: что вы
знаете? но – нет ли чего-нибудь нового?»22
А в 1831-м Николай Алексеевич предложил «одно неизменное правило»,
которое должно быть «постоянным руководителем» того, кто является
«разнощиком вестей» в России:
«…идти вперед, к лучшему, возбуждать деятельность в умах и будить их от
этой пошлой, растительной бездейственности, которая составляет величайший
недостаток большей части русских.
Вот условия, налагаемые современностию на русского журналиста! От
исполнения их зависит успех его предприятия»23.
Следует, впрочем, подчеркнуть, что российские историки разграничивают
понятия «журналистика» и «литература», несмотря на то, что даже на рубеже
XIX–XX веков журналистика – понимаемая как «вся печать» – зачастую
именовалась литературой, или, в терминах тех лет, «ходячей словесностью» (или
просто «словесностью»). «Тенденций гречневая каша, / Патриотизма кислый
квас… / Вот, вот она – словесность наша, / Вот журналистика у нас», –
иронизировал поэт и журналист Лиодор Иванович Пальмин (1841–1891) в
стихотворении, называющемся, разумеется, «Журналистика»24. При этом к году
публикации данного стихотворения (1882) журналистика – как activity – уже
находилась в статусе профессии, как указывает профессор Л.П. Громова,
обособившейся от литературы и приобретшей «собственные черты развития».
Тем не менее эту самостоятельную, «связанную с формированием
общественного мнения» деятельность исследователь характеризует как
общественно-литературную25. Хотя в 1830–1840-е годы журналистская
деятельность в России была опосредована помимо печатных журналов и газет
оптическим телеграфом, а с середины 1860-х годов – электрическим, не
располагавшими к литературным «живописаниям». Заявляя вышеприведенную
характеристику, исследователь вряд ли имеет в виду то, что журналистика и к
концу XIX века (вопреки влиянию электрического телеграфа) не утратила
родства с литературой, структурные определения которой, согласно
французскому философу и литературоведу болгарского происхождения Ц.
Тодорову, таковы: а) вымысел; б) замкнутый на себе самом язык26.
22 Полевой Н.А. Письмо издателя к NN (в отрывках) // Сборник материалов к изучению истории русской
журналистики: в 3 вып. Вып. I (XVIII в. и первая половина XIX в.) / под ред. Б.П. Козьмина. М., 1952. С.
147.
23 Полевой Н.А. Взгляд на некоторые журналы и газеты русские [Электронный ресурс] // Моск. телеграф.
25 справки, подгот. текста и примеч. В.Г. Базанова, Б.Л. Бессонова и А.М. Бихтера. Л., 1968. С. 428.
26 История русской журналистики XVIII–XIX веков / Л.П. Громова [и др.]. С. 3.
См.: Тодоров Ц. Понятие литературы // Семиотика / пер. с англ., франц. и исп.; сост., вступ. ст. и общ.
ред. Ю.С. Степанова; коммент. Ю.С. Степанова и Т.В. Булыгиной. М., 1983. С. 355–369.
1831. Ч. 37. № 1. URL: http://dugward.ru/library/polevoy/polevoy_vzglad_na_nekotorye.html.
24 Пальмин Л.И. Журналистика // Поэты-демократы 1870–1880-х годов / вступ. ст. Б.Л. Бессонова; биогр.
Стр.9
10
Помимо деятельностного аспекта становления журналистики в России
исследователи стремятся раскрыть и институциональный. И здесь некоторые из
них указывают, что в социальный институт или общественную трибуну (что, с
позиции авторов, видимо, одно и то же) журналистика превратилась в середине
XIX века, уже существуя «в форме литературной полемики, критики и
публицистики»27. Вот еще три категории, требующие от нас небольшого
комментария.
Да, институционализация журналистики завершается в середине XIX века.
Однако у данного процесса, начавшегося в первой половине XVIII столетия, на
наш взгляд, два триггера: внутренний и внешний. Внутренним послужила не
полемика или литературная критика, а кооперация лиц, занимающихся
журналистской (условно) деятельностью и сосредоточенных вокруг конкретного
канала массовой коммуникации. Поэтому необходимо говорить об
институционализации как превращении обычной кооперации в учреждение, где
кроме общих интереса и идеологии действует иерархия обязанностей. Внешний
же триггер – государственное законодательство: в его системе появляются
специальные (цензурные) документы, в соответствии с которыми
регулировалась любая кооперация (условно) журналистов, а позднее –
деятельность любого возникшего из нее учреждения. Плюс нельзя забывать о
том, что данными документами предусматривалось наделение государственных
ведомств и организаций (к примеру, Синода, Сената и Петербургской Академии
наук) специальными (цензорскими) функциями, а в дальнейшем и создание
специальных (занимавшихся цензурой) ведомств-регуляторов.
Что касается полемики, то она – лишь риторическая процедура (форма
спора), в которой спорящие стремятся утвердить свою (и только свою) точку
зрения по какому-то предмету. В конце 1760-х – начале 1770-х годов
журналистика дебютировала в качестве организатора (но никак не формы!)
данной процедуры. Благодаря первой вторая получила возможность стать
действительно публичной (латинское publicus означает «общественный»). То
есть преодолеть свою зависимость как от локуса вроде академической или
дворцовой залы, так и от инерционного аппарата книги, который, например, в
1740-е годы обеспечил публику литературной и научной полемике М.В.
Ломоносова с Василием Кирилловичем Тредиаковским (1703–1769) и
Александром Петровичем Сумароковым (1717–1777) – поэтами, филологами и
журналистами. Кроме того, обнаружилось, что в полемике, организуемой
издателями-редакторами-корреспондентами – в первую очередь журналов, –
27 См.: История русской журналистики XVIII–XIX веков / Л.П. Громова [и др.]. С. 3.
Стр.10
11
можно поднимать и социально-политические вопросы, правда, маскируя их под
сугубо этикетные и литературные.
С литературной критикой (отвечающей за понимание, объяснение и
оценку преимущественно современных художественных текстов) и
публицистикой (отвечающей за постановку актуальных проблем общественной
жизни и их оценку с точки зрения социального идеала автора) дело обстоит
несколько сложнее.
Если термин «критика» стал в России элементом публичного дискурса
спустя лишь 10–15 лет после кристаллизации явления, им обозначаемого, то
термин «публицистика» был «изобретен», когда самому явлению исполнилась
не одна сотня лет (российская средневековая модель), а то и не одна тысяча
(античная модель). Когда в исследованиях историков речь идет о критике, это
речь скорее о литературной критике (шире – художественной, поскольку в 1770
году, например, «вызревает» еще театральная критика), чем о социальной
(высказываниях «порицательного свойства об избранном объекте»28). Иными
словами – скорее об «окказионализме» упомянутого выше поэта-ученого В.К.
Тредиаковского (1750)29, а не critique (1739) поэта-дипломата Антиоха
Дмитриевича Кантемира (1708–1744)30. В случае с публицистикой
исследователи, как правило, замечают, что слова «публицист» и «публицистика»
в 1858–1859 годах ввел в оборот журналист и философ Николай Гаврилович
Чернышевский (1828–1889)31. Затем, в 1860–1861 годах, эти слова – вкупе с
самим Чернышевским и его единомышленниками – высмеял литератор Иван
Сергеевич Тургенев (1818–1883)32, а в 1862–1864 годах поэт и журналист
Аполлон Александрович Григорьев (1822–1864) назвал публицистом – и это
положительная оценка! – уже известного нам Н.А. Полевого33.
С одной стороны, следует дифференцировать литературную (театральную,
музыкальную и т.д.) критику и публицистику в качестве разновидностей
журналистики, рассматриваемой, в свою очередь, как практика и как корпус
текстов. С другой же стороны, художественная критика и публицистика
28 История русской литературной критики: учеб. для вузов / В.В. Прозоров [и др.]; под ред. В.В.
Прозорова. М., 2002. С. 7.
29 См.: Тредиаковский В.К. Письмо, в котором содержится рассуждение о стихотворении, поныне на свет
изданном от автора двух од, двух трагедий и двух эпистол, писанное от приятеля к приятелю // Критика
XVIII века / авт.-сост. А.М. Ранчин, В.Л. Коровин. М., 2002. С. 29–30, 104.
30 См.: Кантемир А.Д. Сатира VII. О воспитании. К князю Никите Юрьевичу Трубецкому. Ст. 253 //
Кантемир А.Д. Собрание стихотворений / вступ. ст. Ф.Я. Приймы; подгот. текста и примеч. З.И.
32 изд. и авт. вступ. ст. И.К. Пантин; сост. и примеч. В.И. Приленского. М., 1986. С. 644–673.
См.: Щербань Н.В. Из воспоминаний об И.С. Тургеневе (1861–1875) // И.С. Тургенев в воспоминаниях
изд. подгот. Б.Ф. Егоров. М., 1980. С. 52, 55.
Гершковича. Л., 1956. С. 163, 171.
31 См.: Чернышевский Н.Г. Г. Чичерин как публицист // Чернышевский Н.Г. Сочинения: в 2 т. Т. 1 / ред.
современников: в 2 т. Т. 2 / подгот. текста С.М. Петрова и В.Г. Фридлянд; коммент. В.Г. Фридлянд. Изд.
33 2-е. М., 1983. С. 35.
См.: Григорьев Ап. Мои литературные и нравственные скитальчества // Григорьев Ап. Воспоминания /
Стр.11
12
существуют и в качестве внежурналистских практик и институций – грубо
говоря, на литературной, «учено-литературной» и академической территориях
(кстати, именно в такой ипостаси они и начинали развиваться). Однако какое бы
измерение художественной критики и публицистики мы ни избрали для анализа,
нужно учитывать, что они всегда взаимодействовали – и в XVIII веке, и в XIX
веке. И порожденная ими на деятельностном уровне синергия всегда
оборачивалась появлением в системе газетно-журнального контента предметно и
методически сложных аналитических текстов.
Оказались ли в России художественная критика и публицистика (а также
их старшая родственница – журналистика), подобно литературе, общественными
трибунами, с высоты которых, по выражению журналиста, писателя и философа
Александра Ивановича Герцена (1812–1870), лишенный «общественной
свободы» народ «заставляет услышать крик своего возмущения и своей
совести»34? На наш взгляд, нет. Поскольку общественная трибуна – это
платформа, а не использующий ее актор, получается, что ею послужила: а)
непериодическая печать (книги, брошюры, сборники); б) периодическая печать
(журналы, альманахи, газеты); в) нелегальная рукописная продукция (письма,
записки, прокламации). А если все-таки да? Тогда необходимо развернуть
герценовскую метафору и вспомнить о рупоре: без него голос автора,
обращенный с трибуны к адресатам, которые находятся в разных
географических точках страны, не будет услышан. В случае с литературой – и
тем более журналистикой – рупором (усилителем сигнала), опять же, в первую
очередь выступила печать – и периодическая, и непериодическая. Но тогда
вопреки тезису А.И. Герцена выходит, что дело совсем не в трибуне.
Таким образом, для того чтобы корректно описать, как в России
развивалась журналистика, мы будем в понимании последней опираться прежде
всего на системный подход. Он указывает на то, что журналистика есть
самоорганизующаяся социально-герменевтическая35 и дескриптивная36 система.
Актуализируя себя в сферах средств массовой коммуникации, она осуществляет
оперативное
производство
и
продуцирование
смыслов реальной
действительности. Именно в этом контексте мы намерены использовать термин
«журналистика». А характеризовать развитие журналистики как системы особых
текстов, репрезентирующих смыслы реальной действительности, мы будем с
помощью дефиниции «символический продукт
коммуникации».
средств массовой
34 См.: Герцен А.И. О развитии революционных идей в России // Герцен А.И. Эстетика. Критика.
Проблемы культуры / сост., вступ. ст. и коммент. В.К. Кантора. М., 1987. С. 228.
35 См.: Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика: Московские лекции и интервью / пер. с фр. М., 1995. С.
10–18.
36 См.: Бондаренко С.Б. Теория дескриптивных систем. М., 2008. С. 50–51.
Стр.12
13
Помимо этого мы задействуем деятельностный и институциональный
подходы к журналистике. Согласно первому, она предстает как социальная
технокультурная деятельность по оперативному познанию реальной
действительности и ее дискретному моделированию в особых текстах.
Носителями и каналами доставки журналистских текстов адресатам служат
средства массовой коммуникации. Данный аспект становления журналистики
будет обозначен терминами «журналистская деятельность» и «журналистская
практика». Согласно второму подходу, журналистика предстает как
социальный институт, основанный на кооперации
специфических
деятельностных позиций37. Иными словами, это совокупность редакций –
учреждений по созданию, упаковке и распространению текстов, являющихся
общедоступными и предназначенных для неопределенных адресатов.
Журналистские редакции встроены в предприятия, которыми выступают
средства массовой коммуникации. Для того чтобы подчеркнуть данный аспект
становления журналистики, мы будем употреблять термин «редакция».
Основная часть учебного пособия разделена на пять глав.
В первой главе раскрывается проблема так называемой точки отсчета, т.е.
начальных координат, в становлении журналистики в России. Акцент сделан на
характеристике того, как осуществлялся переход особого вида технокультурной
практики, которую можно назвать протожурналистской, от устного формата в
X–XI веках к письменному в XV–XVI веках в условиях развития
коммуникационных технологий и оформления задействовавших эти технологии
ранних институций (периоды Киевской Руси, Удельной Руси и Великого
княжества Московского).
Вторая глава посвящена вопросам развития (пара)журналистской
практики в письменном формате и ее перехода к печатному формату в период,
который мы обозначаем как первую легитимацию журналистики
государственной властью. Данный период, продолжавшийся с середины XVI
века до 90-х годов XVII века (условно – допетровское Российское царство),
заявил базовые для
изучаемой
нами
социальной деятельности
коммуникационные платформы и каналы: рукописные листки, условные
«донесения» и вполне конкретные «куранты». Две последние технологии
«столбцового» типа многие исследователи называют (прото)газетами.
В третьей главе рассматриваются особенности второй легитимации
журналистики государственной властью – данный процесс охватывает период с
конца XVII века до середины 20-х годов XVIII века. Обращено внимание на то,
37 См.: Никитаев В.В. Пресса и журналистика в рамках культуры // Вопр. философии. 1998. № 2. С. 69.
Стр.13
14
как в условиях преобразования социокультурного пространства России Петром I
началась институционализация журналистской практики, притом что последняя
наконец получила коммуникационные средства, известные в Западной Европе с
1580–1600-х годов, – различные типы периодической печати, и прежде всего
газету.
В четвертой главе описывается развитие журналистики в Российской
империи в период с конца 1720-х до середины 1760-х годов. Подчеркивается,
что ввиду сосредоточения базовых для нее коммуникационных средств –
периодических изданий вкупе с аппаратом их распространения (типографским
оборудованием) – в таком государственном научно-образовательном
учреждении, как Петербургская Академия наук, журналистская практика сузила
предметный фокус. Ведущим типом изучаемой нами социальной деятельности
стал наукоцентрический тип. И это отразилось на ее продуктах (текстах): они
носили элитарный характер, несмотря на то, что циркулировали в первую
очередь по каналам, чьи кураторы отличались демократизмом просветительских
установок, – через научно-популярные квазижурнал и собственно журнал.
Пятая глава посвящена процессам кристаллизации в России на рубеже
1750–1760-х годов нравоцентрической литературной журналистики, совокупным
актором которой впервые выступили частные лица и организации и которая
затребовала для себя соответствующую периодико-печатную платформу –
литературный журнал. Объясняется, каким образом снятие ограничений с
предмета познания и новые подходы к его представлению позволили данному
типу журналистской практики нивелировать своего предшественника. Притом
что на рубеже 1760–1770-х годов к ресурсам нравоцентрической литературной
журналистики обратилась и государственная власть, персонифицированная в
Екатерине II. Период, продолжавшийся в целом с конца 50-х до середины 70-х
годов XVIII века, мы связываем с процессом третьей легитимации журналистики
государственной властью. Кроме того, в данной главе представлен краткий
очерк развития (и институционализации) цензурной практики в России от эпохи
правления Ивана IV (после «венчания на царство» в 1547 году) до первой трети
правления Екатерины II (середина 1770-х годов), на материале конкретных
государственных документов описаны происходившие в цензурном режиме
изменения.
В настоящем учебном пособии представлены списки рекомендуемых для
более глубокого освоения материала научных источников и текстов, условно
определяемых как журналистские и датируемых XVIII веком.
Стр.14