Сигизмунд КРЖИЖАНОВСКИЙ
СОБИРАТЕЛЬ ЩЕЛЕЙ
I
Сказка лежала, блестя непросохшими буквами, на письменном столе, рядом с
чернильницей. Когда я, тронув кой-где пером, стал сворачивать рукопись, мне
показалось, будто самые буквы её норовят вон из строк: скорее в зрачки.
Но час был полуденный. Чтение же назначено к девяти. Солнце не любит
фантазмов, а вот лампы, те иной раз
и не прочь, внимательно наставив
абажуры, прослушать сказку-другую.
Итак, буквам приходилось дожидаться сумерек.
Скудная авторская радость была наперёд слажена и обеспечена: сказку
ждала тихая, с грустными городскими цветами на окнах, комната; в комнате
дюжина благожелателей. И вдруг (кто бы мог ждать) встреча с человеком,
перечеркнувшим фантазм.
Произошла встреча тотчас же после последней правки текста. Близился час
обеда. Оставив рукопись на столе, я оделся и вышел на улицу. Но я не сделал
и сотни шагов, как внимание моё было привлечено высокой, будто застывшей
фигурой человека, прислонившегося к фонарному столбу: человек стоял против
белого, с золотым обводом циферблата, круглящегося с куска жести,
привешенного над дверью часового магазина, и пристально всматривался в две
намалеванные чёрные стрелки, ткнувшиеся в римские цифры диска. Сначала я
было прошёл мимо. Затем оглянулся: незнакомец, не меняя позы, всё ещё стоял,
подняв чуть прищуренные глаза к нарисованным цифрам. Взглянул и я: на
вывеске -- двадцать семь второго.
И тщательно бритое лицо незнакомца, и его тщательно чищенное платье -заношены
и блеклы: платье -- в складках, лицо -- в морщинах. Люди, сталкивая
друг друга локтями с тротуарных лент, растыкав глаза по витринам, плакатам,
афишным столбам, а то и с зрачками
созерцателя.
Лишь я да мальчишка с лотком на
в носки своих сапог, не замечали
ремне оценили феномен. Между тем
созерцатель, отвернув полупальто, вынул карманные часы и, медленно переводя
глаза с крохотного диска, зажатого в руке, на намалёванный диск вывески,
ставил свои часы по нарисованному времени. Мальчишка загоготал.
Я,
отвернувшись, продолжал путь. Навстречу, меж вывесочных квадратов, овалов и
прямоугольников снова прокруглился белый циферблат. Не имею обыкновения
смотреть на вывески, но сейчас взглянул: на диске две чёрных неподвижных
стрелы; под остриями стрел -- цифры: двадцать семь второго. Тут-то и вошло в
меня какое-то недоброе смутное предчувствие. Я ускорил шаг, но теперь зрачки
мои сами рылись среди кусков крашеной жести, ища диски и цифры. Новый диск
отыскался у поворота в тёмный переулок: две его чёрных стрелы, повиснув над
переулочной щелью, спрятались в чёрную тень многооконной каменной громады
дома, но и сквозь тень обозначалось -- двадцать семь второго. Я остановился
с поднятой к цифрам головой: мне казалось, стрелки должны двинуться, сойти с
фатальных делений. Но на нарисованном циферблате ничто не шевелилось; мутно
мерцал узкий золотой обод, а чёрные стрелы, будто отыскав нужное, притиснули
острия к краям диска и стали -- навсегда.
Вокруг шуршали шины, стучали подошвы. До полудюжины локтей ткнулось в
меня. Тяжёлый куль пнул в плечо; я оторвал глаза от диска: какой-то малец, с
лотком на ремне, в рваном картузишке, осклабясь, вогнал в меня глаза.
Оставалось идти дальше.
Вечерело, когда я вернулся к рукописи. Буквы на нумерованных страницах
присмирели и чёрными скрюченными уродцами глядели со строк. Я сунул их в
карман: стрелка часов подползала к девяти.
II
Все сели кругом. Молчание. Слово предоставлялось рукописи. Придвинувшись
к лампе, я начал: "_Собиратель щелей_. Сказка. Это было в..." -- в прихожей
дёрнулся жестяным всхлипом звонок. Я оборвал. Хозяин прошёл на цыпочках в
переднюю. Через минуту лицо его, несколько смущённое, показалось в дверях:
рядом с ним, в наглухо застёгнутом длинном сюртуке, стоял, не глядя ни на
кого, _тот_, встреченный у уличного циферблата человек. Нежданный гость, всё
не подымая глаз, сделал общий учтивый поклон и молча уселся в углу, у
Стр.1