Крылов Иван Андреевич. Ночи.
------------------------------------------------------------------И.А.Крылов.
Сочинения в 2-х томах. Под наблюдением Н.Л.Степанова. Библиотека "Огонек". Из-во
"Правда" Москва, 1969
Ocr Longsoft http://ocr.krossw.ru, апрель 2006
------------------------------------------------------------------НОЧЬ
I
Час било за полночь... природа уснула... городской шум утих... и люди, кажется, перестали дурачиться
или по крайней мере решились до утренней зари дурачиться тихомолком. А я, казалось мне, что я один
не спал, и окружающее меня глубокое молчание подавало мне случай к размышлениям.
Сия темнота, так начал я свое размышление, кажется нарочно для того есть в природе, чтобы унижать
гордость человеческую и помрачать мнимые дарования и прелести, которые блистали во время
прошедшего дня. Человек!.. хочешь ли ты видеть себя, свою ничтожность? Дай зайти солнцу и человеку
снять с себя посторонние украшения, которые не принадлежат ему и которые одно его детское
честолюбие себе присвоило.
Где теперь тот пышный вельможа, который, за несколько перед сим часов, заставлял мир думать, что в
руках его находится спасение всех восьми планет и с их спутниками, который сам делал вид, что от его
только мановения зависит переставить созвездие Скорпиона на место созвездий Тельца, и с которым
встречаясь подлые его льстецы с набожностию глотали пыль, воздымаемую позлащенными колесами его
кареты... Где он?.. Его превосходительство, валяясь в пышных пуховиках, изволит заниматься хорошими
сновидениями, между тем как секретарь его готовит ему к завтраму политические рассуждения, которые,
конечно, выдаст он за свои, ибо сей господин уже привык думать секретарскою головою, которая есть
его душа, а вельможа сей -- ее тело; итак, он основательно может сказать во извинение беспрерывного
своего сна: дух бодр, но плоть немощна, то есть: секретарь рожден обдумывать, а я -- подписывать
спросонья его мысли.
Где та обольщающая красавица, за которою гонялись стада волокит, которой розовые уста приманивали
к себе тысячи поцелуев, а нежная грудь вливала томные желания в юные сердца и даже самых грубых
философов заставляла желать рождения нового Праксителя и Фидия; которой томные глаза всяким
взором означали, что сердце тает в ней от удовольствия; коея тонкий, легкий стан и прекрасная ножка
заставляли стихотворцев думать, что или Венера будет иметь скоро четыре грации, или одна из них
лишится своего места, дабы уступить его сей красавице... Где она?.. Она спит, и все ее прелести
раскладены на уборном столике: прекрасные зубы ее лежат в порядке близ зеркала; голова ее так чиста,
как репа, а волосы, которым удивлялись, висят, осторожно накинутые на зеркало; нежный румянец ее и
пленяющая белизна стоят приготовленные к утру в баночках; между тем как она походит на брошенную
в постель мумию. Грудь ее присохла к костям, а подставная покоится в сохранности вместе с корсетом.
Где же все прелести, которые заставляли о ней кричать? Где те приятности, те достоинства? Магниты,
привлекающие к ней сердца молодых воздыхателей?.. О! они и теперь налицо раскладены в кошельках и
в записных книгах на ее уборном столике.
Не подумай, однакож, любезный читатель, что госпожа эта скудна разумом. Если бы и случилось кому
покрасть ее прелести, то осталось у ней еще одно очарование, против которого никакое нынешнего света
сердце не устоит: красноречие -- вот ее сильнейшее оружие; она превосходит им сочинителя Новой
Элоизы. Письма к ее любовникам очень убедительны, хотя, правда, все они на один образец, ибо
начинаются так: "Объявителю сего платит Государственный заемный банк и проч.". Воскресни Руссо,
подобно Магометову отцу, на один только час и увидь свою победительницу, а если ты столь отважен,
что вздумаешь спорить с нею в преимуществе красноречия, то выставим на одну доску письма твоей
Элоизы и моей, и я ручаюсь, что последние станут торжествовать и что за них ухватятся все, не
выключая академиков и самого тебя.
Где тот щеголеватый господчик, обвешенный золотыми цепочками, унизанный бриллиантовыми
перстнями, который, целый день катаясь по городу в щегольской карете, кажется, имел усердное
желание всех пешеходцев душить пылью и старался поспеть вдруг в тридцать мест, не быв нигде
надобен. Еще не прошло пяти часов, как в кружку щеголих божился он, что изрубил всю Турецию, с
великим жаром уверял, что он с такою же проворностию перерубливает людей, как тростник, и сожалел,
для чего не заведут у нас войны со слонами, где бы мог он пощеголять своею саблею; без устали
исчитывал он свои победы и тысячами поминал своих убитых. Надобно отдать справедливость сему
Стр.1