Н.М.Карамзин
О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств
Письмо к господину NN
Воспроизводится по изданию: Н.М. Карамзин. Избранные сочинения в двух томах.М.; Л., 1964.
Оригинал здесь - http://www.rvb.ru
Мысль задавать художникам предметы из отечественной истории достойна вашего патриотизма и
есть лучший способ оживить для нас ее великие характеры и случаи, особливо пока мы еще не имеем
красноречивых историков, которые могли бы поднять из гроба знаменитых предков наших и явить тени
их в лучезарном венце славы. Таланту русскому всего ближе и любезнее прославлять русское в то
счастливое время, когда монарх и самое провидение зовут нас к истинному народному величию. Должно
приучить россиян к уважению собственного; должно показать, что оно может быть предметом
вдохновений артиста и сильных действий искусства на сердце. Не только историк и поэт, но и живописец
и ваятель бывают органами патриотизма. Если исторический характер изображен разительно на полотне
или мраморе, то он делается для нас и в самых летописях занимательнее: мы любопытствуем узнать
источник, из которого художник взял свою идею, и с большим вниманием входим в описание дел
человека, помня, какое живое впечатление произвел в нас его образ. Я не верю той любви к отечеству,
которая презирает его летописи или не занимается ими: надобно знать, что любишь; а чтобы знать
настоящее, должно иметь сведение о прошедшем.
Вы говорите о трех исторических картинах, уже написанных в нашей Академии художеств:
содержание их достойно похвалы. Взятие Казани, избрание Михаила Феодоровича и Полтавское
сражение представляют нам важные эпохи российской истории. Разрушение Казанского царства
запечатлело независимость России, славно освобожденной от ига татарского дедом царя Иоанна
Васильевича, истинно великим князем Иоанном. С воцарением Романовых отечество наше, говоря
простыми русскими словами, увидело свет: мятежи прекратились, и Россия начала возрастать в величии и
славе с какою-то удивительно стройною постепенностию. А Полтавское сражение утвердило или, лучше
сказать, основало первенство России на севере. Я надеюсь, что художники, почтив таким образом сии три
важные эпохи, удовлетворили и всем особенным требованиям искусства в изображении действия.
Зная совершенно историю нашу, имея вкус просвещенный и любовь к художествам, которая уже
предполагает основательные сведения в их правилах и красотах, вы еще хотите советоваться с другими в
рассуждении дальнейшего выбора предметов для живописцев и ваятелей. Мне остается быть благодарным
за честь вашей доверенности -- и без дальнейших оговорок пустой учтивости отдаю вам на суд некоторые
мысли свои, не вмешиваясь в права художников, а говоря единственно как любитель отечественной
истории, имеющий только самую легкую идею о красотах искусства.
Я желал бы видеть на картине самое начало российской истории, то есть призвание варяжских
князей в славянскую землю. Художник мог бы изобразить трех славных братьев с товарищами их на
ловле, которая была любимым упражнением северных народов. Послы славян, чуди и кривичей окружают
Рюрика; они уже сказали ему все то, что заставляет их говорить Нестор. Рюрик, опершись на лук свой,
задумался. Синеус и Трувор советуются между собою. Некоторые из их товарищей занимаются ловлею;
другие, узнав о прибытии славян, спешат к ним. Послы говорят друг с другом, удивляясь величественной
красоте варяжских князей. Взоры их всего более обращаются на глубокомысленного Рюрика с желанием,
чтобы он согласился повелевать землею славянскою, богатою, прекрасною, но смятенною внутренними
раздорами. -- Художник отличит лица славянские от варяжских: первые должны быть нынешние русские,
а за образец последних надобно взять шведские, норвежские или датские. Варяги были норманцы: сим
общим именем назывались, как известно, жители упомянутых трех земель.
Если бы Гостомысл был в самом деле историческим характером, то мы, конечно бы, захотели его
изображения; но Нестор не говорит об нем ни слова. -- Вадим Храбрый принадлежит также к баснословию
нашей истории.
Олег, победитель греков, героическим характером своим может воспламенить воображение
художника. Я хотел бы видеть его в ту минуту, как он прибивает щит свой к цареградским воротам, в
глазах греческих вельмож и храбрых его товарищей, которые смотрят на сей щит как на верную цель
будущих своих подвигов. В эту минуту Олег мог спросить: "Кто более и славнее меня в свете?"
Сей же князь может быть предметом картины другого роду -- философической, если угодно. Во
всяких старинных летописях есть басни, освященные древностию и самым просвещенным историком
Стр.1