Борис Зайцев
Вячеслав Иванов
Воспоминания о серебряном веке.
Сост., авт. предисл. и коммент. Вадим Крейд.
М.: Республика, 1993.
OCR Ловецкая Т.Ю.
Ранняя молодость, небольшая квартира в Спасо-Песковском на Арбате.
Вечер. Сижу за самоваром один, жена куда-то ушла. В передней звонок. Отворяю, застегивая
студенческую тужурку. Пришел Вячеслав Иванов с дамой, очень пестро и ярко одетой. Сам он высокий,
мягко-кудреватый, голубые глаза, несколько воспаленный цвет кожи на щеках. Светлая бородка. Общее
впечатление мягкости, влажности и какой-то кругловатости. Дама -- его жена, поэтесса ЗиновьеваАннибал.
Смущенно
и робко приветствую их -- как мило со стороны старшего, уже известного поэта зайти
к начинающему писателю, еще колеблющемуся, еще все на волоске... Учишься в университете, только
что начал печататься, выйдет из тебя что-нибудь или не выйдет -- все еще впереди: 1905-й год!
Вячеслава Иванова знал я тогда очень мало, где-то бегло встречались, не у Чулкова ли, моего
приятеля, "мистического анархиста"? Оба они принадлежали тогда к течению символизма, но и с особым
подразделением -- "мистического анархизма" (и оба кончили христианством: Чулков православием,
Иванов принял католичество).
Гость оставляет несколько старомодную крылатку и шляпу в прихожей, мы усаживаемся за
самоваром -- два странных гостя мои сидят в начинающихся сумерках -- соединение именно некоей
старомодности с самым передовым, по-теперешнему "авангардным", в искусстве. Я угощаю, чем могу
(чаем с притыкинским вареньем). Но тут дело не в угощении. Вячеслав Иванович из всякого стакана чая
с куском сахара мог -- и устраивал -- некий симпозион. Да, было нечто пышно-пиршественное в его
беседе, он говорить любил сложно, длинно и великолепно: другого такого собеседника не встречал я
никогда. Словоохотливых, а то и болтунов -- сколько угодно. Вячеслав же Иванов никогда не был скучен
или утомителен, всегда с_в_о_е, и новое, и острое. Особенно любил и понимал античность.
Древнегреческие религии, разные Дионисы, философии того времени -- вот где он как дома. Если уж
говорить о родственности, то этот уроженец Подмосковья (был он родом, если не ошибаюсь, из
Каширского уезда) 1 -- вот он-то и оказался праправнуком Платоновых диалогов.
У меня, в сумерках арбатской комнаты, сейчас же начал на тему более чем скромную: только что
вышел в молодом журнале петербургском "Вопросы жизни" мой рассказ небольшой "Священник
Кронид". Рассказ импрессионистический, быстрого темпа, но все дело для Вячеслава Ивановича в имени,
названии. Как только наскочил он на имя Кронид, так и понесся: тут и Юпитер, Зевс, громовержец и
творец -- утвердитель стихий, земной жизни, природы, радости бытия здешнего и мощи... Такое, о чем я
и в помыслах не имел, воспевая кряжистого и здоровенного Кроиида, у которого пять сыновей, тоже
здоровенных, священника благообразного, но и хозяина, отчасти даже помещика.
Нечего скрывать: ни о каких символизмах, ни о какой античности и возношении земной силы я
не думал, когда писал эту нехитрую деревенскую поэмку (в прозе). Во всяком случае, тогда, у себя за
чаем, в своей студенческой тужурке, робко поддакивал известному поэту.
Кажется, подошла потом моя жена, заговорила оживленно с многоцветной Зиновьевой-Аннибал.
Но остановить Вячеслава Иванова было трудно, и, начав с моего Кронида, он прочел нам целую лекцию -
- да какую! Так вот и превратился скромный арбатский вечер в небогатой студенческой квартирке в
настоящий словесный пир. Но, конечно, на симпозионе этом говорил он один. И слава Богу! Куда нам за
ним угнаться.
* * *
Жизнь же шла. Это был предвоенный предгибельный расцвет символизма, импрессионизма -немало
до революции было "измов" в литературе, и сама литература кипела. По-разному можно
относиться к ней, но дух Мачтетов и Баранцевичей 2, провинцию восьмидесятых и девяностых годов она
Стр.1