H. Д. Хвощинская
Первая борьба
Из записок
1869
Хвощинская Н. Д. Повести и рассказы / Сост., подготовка текста, послесл., примеч. М. С.
Горячкиной.--М.: Моск. рабочий, 1984.
OCR Бычков М. Н.
Беспрестанно, и едва ли не на каждом шагу, слышу я жалобы, что людей ломает жизнь; что
общество, где они бывают поставлены, что старшие, имеющие над ними власть, заставляют их изменять
себе, идти против своих наклонностей, тратить силы и мельчать; что в этой тяжкой, напряженной борьбе
гибнут способности, которые, если бы сохранились, принесли бы пользу обществу и счастье своим
обладателям. Ни от кого так часто, как от людей моего поколения, недавно вступившего на поприще
деятельности, не слышу я этих жалоб. Они мне надоели. Мне самому еще нет тридцати лет, и вынес я
довольно,-- не меньше, если еще не побольше этих жалующихся...
Да, больше. Мне почти с детства досталась на долю нравственная борьба. Я не заслужил бы ни
малейшего упрека в малодушии, если бы изменился; одинокий, без примера, без совета, без дружбы и
поддержки, я был бы даже вправе измельчать. Я не измельчал.
Я набросал заметки об этой борьбе моей ранней юности. В ней сложилось все, что руководило
меня в жизни, и хотя впоследствии моя жизнь и богаче драмою, но вся ее сущность в этом начале. Эта
бедная история глубока содержанием.
Я не называю этого рассказа "исповедью". Я не нахожу сам и, полагаю, ни один здравомыслящий
человек не найдет в моих поступках и побуждениях ничего тягостного для совести,-- такого, в чем
принято раскаиваться и в чем публичное покаяние считается подвигом. Я не назову рассказа и
"признаниями". В них нет для меня ничего неловкого и щекотливого, такого, что передается чужому
слуху по необходимости или в минуты сантиментального увлечения. Я не увлекаюсь; у меня нет людей, к
которым бы меня притягивало это предательски-глупое чувство. У меня нет и житейской необходимости
разъяснять мои поступки. Я не чувствую потребности ни оправдываться, ни доверяться,-- я доволен
собою.
Знаю, потому что не раз слышал, упрек, который делается за подобные слова. Но если они
искренни? Более того: если чувство, вызвавшее их, справедливо? Тот, кто, разобрав себя, выговаривает их
с полным сознанием, должен ли, может ли подвергаться упреку в гордости?
Но, положим, и так. Только это -- гордость законная. Такая гордость имеет право делать указания.
Человек, устоявший в борьбе, имеет право ставить себя в пример малодушным плакальщикам,
самолюбивым крикунам, замечтавшимся фразерам...
Но я заражаюсь их примером: я волнуюсь! Нет, они того не стоят. Эти господа вовсе не имеют в
моих глазах такой важности, чтоб я стал беспокоиться, серьезно спорить с ними. Они мне просто
надоели... Меня поймут и оценят люди с чувством более тонким. Пожалуй, может быть, и те, тоскующие,
что сломаны жизнью, вопиющие о грубости среды, о скудости насущного хлеба, о стеснении мысли,
задумаются над моим рассказом, положив руку на сердце, сравнят свое и мое испытание и сознаются
(выражаясь их слогом), что не им одним "подчас приходится круто...".
У меня огромная память. Эта счастливая способность, конечно, много помогла моему развитию.
Обстоятельства, даже раннего детства, люди, обстановка,-- все будто еще перед глазами. Записывая, я не
буду стесняться выбором этих образов. Мне попадутся под руку, может быть, и не самые яркие,-- что
нужды? Как в жизни, исполняя свои желания, я говорил: "Так должно",-- так и в рассказе буду отдаваться
настроению минуты: что вызовет оно, то и скажется. Что бы ни сказалось, моя личность достаточно
отделится от темного фона моей обстановки,-- моей среды, имевшей все средства и все поползновения
заесть меня...
Я начинаю помнить себя с пяти лет. Я был единственный у отца с матерью. Это были люди
бедные. Жили мы в уездном городе. Отец как-то служил. Мне было пять лет, когда умерла мать. Я не
Стр.1