ТЮТЧЕВ Прежде всего бросается в глаза при знакомстве с поэзией Тютчева созвучие его вдохновения с жизнью природы – совершенное воспроизведение им физических явлений как состояний действий живой души. <...> Конечно, все действительные поэты и художники чувствуют жизнь природы и представляют ее в одушевленных образах; но преимущество Тютчева перед многими из них состоит в том, что он вполне и сознательно верил в то, что чувствовал, – ощущаемую им живую красоту принимал и понимал не как свою фантазию, а как истину. <...> Смерть эллинской мифологии была для Шиллера смертью самой природы; вместе с прекрасными богами Греции исчезла и душа мира, оставив только свою тень в художественных памятниках классической древности. <...> Тютчев не верил в эту смерть природы, и ее красота не была для него пустым звуком. <...> Ему не приходилось искать душу мира и безответно приветствовать отсутствующую: она сама сходилась с ним и в блеске молодой весны, и в «светлости осенних вечеров»; в сверканье пламенных зарниц и в шуме ночного моря она сама намекала ему на свои роковые тайны. <...> Соловьёв настоящего поэтического вдохновения и Шиллер забывал, конечно, о «законе тяготения» – и отдавался непосредственным впечатлениям природной красоты. <...> Но у Тютчева, как я уже заметил, важно и дорого то, что он не только чувствовал, а и мыслил как поэт, – что он был убежден в объективной истине поэтического воззрения на природу. <...> Как бы прямым ответом на Шиллеровский похоронный гимн мнимоумершей природе служит стихотворение Тютчева: Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик – В ней есть душа, в ней есть свобода. <...> В ней есть любовь, в ней есть язык…1 Вовсе не высшее знание, а только собственная слепота и глухота заставляют людей отрицать внутреннюю жизнь природы: Они не видят и не слышат, Живут в сем мире, как впотьмах, Для них и солнцы, знать, не дышат, И жизни нет в морских волнах. <...> Но наука тут ни при чем; она не отвечает за те ложные выводы, которые <...>