Цвет фона:
Дмитрий Андреевич ФУРМАНОВ
МЯТЕЖ
Роман
ОГЛАВЛЕНИЕ: <...> Фурманов употребляет это название, так как оно было еще в ходу в годы утверждения
Советской власти в Туркестане. <...> Впрочем, мы не горевали ни о каких дорожных
неудачах, - нас чрезвычайно занимало это далекое таинственное Семиречье, о котором так
много наслышались еще в Ташкенте. <...> В Семиречье командировался, собственно говоря, я один: в качестве уполномоченного по
области от реввоенсовета фронта. <...> Закинул и я в Ташкенте удочку реввоенсовету:
- Так и так, дескать, еду в глухое Семиречье, с кем там буду дело делать, на кого
опереться первое время? <...> Всех позади, замыкая шествие, во главе небольшого отрядика, охраняя обозы, двигались:
ранее упомянутый Гарфункель и общий дружок - Рубанчик. <...> У всех нас в памяти он остался как
лучший и верный товарищ в самые трудные, опасные моменты; он в дальнейшем пережил с
нами все тревоги в дни мятежа. <...> Вот - далеко-далеко, за открытой пустынной равниной - сверкают ослепительно в
солнечном блеске снежные хребты Тянь-Шаньских гор. <...> Трудовое мусульманство опора Советской власти, ее основной, коренной здесь фундамент, - эта масса все еще темна и в
плену у своего духовенства, у своих богачей, манапов и баев... <...> Клим Климыч - так звали моего возницу оказался очень разговорчивым, толковым, умным мужиком. <...> - А вот рассказывают, Климыч, - обратился я к вознице, - будто киргизы, так эти и вовсе
нищими живут. <...> Я долго пытался внушить Климычу мысль, что исторические периоды в жизни целых
народов чередуются в известном порядке с железной, неумолимой последовательностью; что
каждый киргиз в отдельности ни прав, ни виноват в том, что он кочевник, что он до сих пор не
осел на землю, что не занимается пока земледелием и т. д. и т. д. <...> Я не помню его в подробностях, но знаю,
что вместе с Климычем мы оглядывались на жизнь киргизов до наезда сюда богатых крестьян,
потом припомнили, ч т о заставило крестьян <...>
Мятеж.pdf
Цвет фона:
Дмитрий Андреевич ФУРМАНОВ
МЯТЕЖ
Роман
ОГЛАВЛЕНИЕ:
I. По Семиреченскому тракту
II. В Верном
III.Мятеж
I. ПО СЕМИРЕЧЕНСКОМУ ТРАКТУ
Девятьсот двадцатый год. Март. По Ташкенту, по аллеям - золото ранней сухой
восточной весны. В теплом воздухе - сонная, ленивая тишина. Многоцветные пряные сарты*
по уютным лавчонкам смачно пожевывают сочный кишмиш. Редким гостем проскочит из-за
угла кожаная тужурка, проскользнет парусиновый зеленый портфель, зафыркает в отдаленье
автомобиль, - это мчится кто-то на заседание ревсовета. Все туда - к огромному каменному
дому, где кипит тревогой жизнь, где до зари и за зарей прыгают лихорадочно бессонные
пальцы по растянутым на стенах полотнищам карт, унизанным многоцветными клумбами
звездочек, головастых булавок, пернатых флажков.
_______________
* Так, неправильно, называли до революции местное коренное население Ташкента и некоторых других
городов Средней Азии. Фурманов употребляет это название, так как оно было еще в ходу в годы утверждения
Советской власти в Туркестане. (Прим. ред.)
Глухая, забаюканная, ленивая тишь. По улицам в мертвом городе мертвый покой. А в
каменном доме - за широкими столами, у карт стенных, у столиков, где стрекочут
неугомонные морзе, в глухой шифровалке - таинственные имена: Иргаш, Мадамин, ХалХаджа,
Курширмат...
От разбойников нет покоя многострадальной Фергане. И в другом краю, на далеком
Семиреченском фронте, где под Копалом сдалась белая армия, - грозные, ядреные остатки
битой армии с Анненковым, со Щербаковым скачут в Китай... Им надо отрезать путь, нагнать,
уничтожить, убить последнюю возможность возврата тяжелой боевой страды. Не замирающая
ни на миг, тревожная забота мечется по холодным высоким комнатам ревсовета, и нет здесь
доступа золотым лучам туркестанского солнца. И люди здесь иные, - не те, что в сонной
дремоте бродят тенями с аллеи на аллею: перехвачены ремнями тугие корпуса, оттянуты
револьверами кожаные куртки, строги суровые желтые лица, кратки и четки холодные речи. И
встретив на воле - долгим изумленным взглядом провожают их цветные халаты, лениво
пережевывая пряный кишмиш.
Мы сегодня целый день, как волчки, вкруг ревсовета. Мы завтра ранним утром покидаем
Ташкент. Уезжаем в Семиречье, в Верный. На заманчивую неведомую работу. Неизменный
Василь Василич прихлопывает нам оранжевой печатью семимильные мандаты. Я на свой
улыбнулся не раз: тут целая программа в сто параграфов, устав, весь мой символ веры. "Если,
- подумал я, - все выполнять, что сказано в этом мандате, - сроку надо никак не меньше двести
годов. Это вот так мандатец: с таким и в воде не утонешь, в огне не сгоришь". Гляжу - и сам
Василь Василич улыбается. Но не место здесь шутить. Он молчалив и серьезен: должность
такая. Он посмеется потом, а теперь лишь смачно и крепко прихлопнет именитую бумагу,
подожмет плотно губы под черные усики и крякнет, словно после рюмки в трескучий мороз.
Это в ревсовете. А против - угол на угол - политуправление фронта. И здесь суета
неуемная. Шутка ли: уезжает в глухую даль - кто знает, на сколько времени, на какие дела и
Стр.1