Книжный развал Валентин Курбатов Глаза в глаза Мы уже так загнали себя потребитель ской новизной, что и в книгах в первую очередь смотрим на дату изготовления — не истек ли срок годности? — и пред почитаем переживать новенькие чувства, свежие страсти и мысли последней ме тели. <...> А «Избранное» на то и избранное, чтобы остановить бег дня и увидеть за чередой лет и движением жизни Господень замысел о себе, скры тую до времени логику дней и порядок развития мысли, которая в каждый дан ный момент кажется нам совершенной и окончательной. <...> Разве бухгалтерией морщин да старением тела при ровной жадной но визне дня, где и усталость, и даже на стойчивая мысль о смерти не отнимают внутренних сил, какогото злого напора, с которым он живет. <...> Русаков «в ширину» мало пишет, хотя есть у него и тень «обычного пути», есте ственное биографическое пространство, где будет горькое сиротское детство (эта «тема», как у всех сирот, не уходит во всю жизнь, как не уходила она с годами у Ас тафьева или композитора Гаврилина, как не уходит в Шкляревском): Мне нужен род, чтоб я принадлежал. <...> Про эти «биографические обычности» можно было написать и горько и высоко: как они мешаются в нем — ужас неизжи ваемой потери, какоето непрерывно ощутимое внутреннее зияние (из книги в книгу, из возраста в возраст), и спаси тельное чудо жизни, нечаянная радость дня и тоже из возраста в возраст. <...> А тут то и больно, что «плоти» не стало — Книжный развал ощупаешь себя, а тебя нет — «закончи лась страна, пространство завершилось». <...> И разве только явной и тай ной тенью везде будет рядом Учитель, Книжный развал вечный собеседник, так очевидно неназ ванно слышимый и в первой части книги «Избранного» — «Длина дыханья» — про глядывающий сквозь каждую строку: И бессмертья воздух поределый осторожно пальцы холодит… . <...> Хоть продолжай: «а все иду, иду, /сижу на лестнице в парадном греюсь…/ А мать пришла, рукою поманила — / и улете ла… <...>