Книжный развал Георгий Кубатьян Об абсурде и боли Книга названа именем единственного своего героя. <...> Все прочие здесь не герои, но третьестепенные персонажи, суще ствующие постольку, поскольку в них ощущается время от времени нужда. <...> Подтолкнуть Армена к очередному поступку, навести на мысль. <...> От влечь, если на то пошло, читателя, дать ему переключиться на другую судьбу. <...> Ведь он же наблюдает за героем ежесе кундно, с начальной фразы повествова ния до финальной в нем точки. <...> Казалось бы, при неотступной сосре доточенности на герое мы знаем его как облупленного. <...> Дом, в котором он появился на свет и вырос — единствен ным ребенком своих родителей, рухнул в одночасье в темную ненастную осеннюю ночь от неожиданного и страшного под Севак Арамазд. <...> И мно го ли протекло времени «с того дня, как он попал в эту чужую и далекую страну»? <...> Стало быть, ориентировочно — конец минувшего и на чало нынешнего века? <...> Попутно замечу, что Севак Арамазд без малого два десятиле тия живет во Франкфурте, хорошо знает 242 язык (он и поехалто совершенствовать ся в германистике). <...> Имена, фамилии, прозвища, то биб лейские (Сара, Адам), то русские (Миша, Маша, Барин, Чаркин), то заведомо ни чьи (Скорп, Каба, Ски, Гарб, Иси). <...> Неда ром один из персонажей говорит: «А меня зовут Мираш, Мираш Еку: русский, не мец, монгол, кореец или кто угодно… <...> Только цепочка встреч и разго воров Армена с третьестепенными, как уже сказано, персонажами. <...> С каждым он контактирует единожды, разве что вспом нит, как их свела бродяжья судьба в про шлом. <...> И медлительное, но внутренне напряжен ное повествование создает иллюзию, что герой, пребывая здесь и сейчас, напря мую с ней соотносится; вечность, она же почти неподвижна. <...> Ну а его встречи, как вехи на пути, своей повторяемостью при дают ее фрагменту, времени, какоени какое течение. <...> В медленно текущей реке дней и недель ему худо, как в плену. <...> Берег удачи дале ко, дальше, чем поначалу, люди, с кото <...>