.}.
-- Два голяка Соляников и старик Михайлов, с шипением. <...> M-me -ste qui ressemble a une demoisselle. <...> Двое
названных, Соляников, оказавшийся недостойным, преданная Лиза, отнятая у меня надолго. <...> Дрентельн заметил весьма ловко, что
много общего в пьянстве запоем и в <...> втихомолку. <...> Вчера был у нас Томсон с женой и поп Василий. <...> Какое-то скрытое и острое расстройство желудка -- вещь, доселе не бывавшая со мной в деревне. <...> Вчера получил приглашение на обед к
предводителю, где мне предстоит воззрение на одну из красавиц Гдовского уезда. <...> Я ценю себя, потому что кстати стал подавать
публике cotelettes a la poivrade {котлеты с острым соусом (франц.).}, которые так любил покойник (в
моральном отношении покойник) Соляников у Дюссо. <...> Из других: Сатир, Каменский, Маркевич, Дрентельн, Своев, Толстой, брат с женой и детьми,
Жуковские и все любовницы, какие будут, пошли, боже, их две тысячи. <...> Потом был сосед Я. И. Мейер, коего дом похож на барак и сильно напоминает лагерное время. <...> Ко всему этому Мейер, одевающийся стариком (Панаев упал бы в обморок, видя его жилет с голубыми
цветочными полосами и пестрый черно-шелковый шарф летом), присоединяет интерес уездной газеты, и
сам говорит, что ему знакома скандалезная хроника края. <...> Сегодни впрочем я был испуган на одно мгновение дымом от какого-то горевшего лесу, который,
с переменившимся ветром, застлал всю окрестность. <...> Зовут пить чай к Вревской, у которой Томсон. <...> Неужели же этот лунный свет и гроты и m-me Julie, и горная дорога, и
снеговые горы, и ночь в парке, и нардзан, и Лермонтов, и балы на утесе, и вся эта обстановка моя два года
тому назад -- не сложатся, наконец, во что-нибудь стройное? <...> Начал легенду о Нардзане (увы, в который раз) и уже на первом листе отклонился от простоты. <...> Молодость, молодость, мои 24 года, и пуще всего мои верные спутники,
чернокнижные сподвижники! <...> Окрестные сплетники и сплетницы много чешут языки насчет моего
приятеля В. А. Семевского и его загадочной супруги, кажется, имеющей некоторое поползновение
представлять <...>
Дневник.pdf
А. В. Дружинин
Дневник
А. В. Дружинин. Повести. Дневник.
Серия "Литературные памятники"
Издание подготовили Б. Ф. Егоров, В. А.Жданов
М., "Наука", 1986
OCR Бычков М. Н.
<1843 г.>
Vous l'avez voulu, j'obeis {*}
{* Вы этого хотели, я повинуюсь (франц.).}
Неужели после первой бестолковой попытки, спустя три года, мне должно снова взяться за перо и
описывать вещь довольно скучную -- мою жизнь. Не смейтесь, я очень далек от байронизма и
разочарования, я вполне уверен, что в жизни нашей встречается много минут, достойных воспоминания,
прошлая моя жизнь доказала мне это,-- но я вполне уверен, что в целости жизнь -- вещь скучная и что
самые эти воспоминания -- вещь очень относительная. Я давно привык жить не сердцем, а головою, и
признаюсь, что часто насмешливая критика моего ума разрушает очаровательнейшие из этих
воспоминаний.
Так, я описываю мою жизнь для воспоминаний, но что такое воспоминание?
Смешно скрывать что-нибудь от вас, и потому я признаюсь, что большею частию не существует
их для меня. Недавно, перечитывая одно из моих писем, писанное в минуту самой безумной и пламенной
страсти, я решительно ничего не почувствовал и тут же хотел прочесть его товарищам, чтоб посмеяться
над отчаянным его слогом. Незадолго до лагерей я был на кладбище и молился над могилою человека,
которого обожал всю мою жизнь, долго оплакивал и которого память мне всегда будет священна. Что ж? -
- вместо молитвы мне все казалось, как я поеду вечером в корпус1 и какие фигуры там увижу. Благодарю
бога, что такое состояние находит на меня пароксизмами, что в душе моей не все холодно постоянно, но
со всем тем вот вам воспоминания!
Зачем и с какою целию писать мне журнал: смешно становиться на ходули, видеть трогательное и
высокое там, где ничего не видишь, еще смешнее в осьмнадцать лет воображать себя разочарованным, но
весьма скучно описывать, где был утром, что делал ввечеру, что ел, что пил, с кем об чем говорил, выводя
без всякой цели на сцену личности. И потому не ждите от меня правильного и постоянного дневника: мне
неоткуда писать его.
Одно, что постоянно в человеке,-- это его рассудок, судья неумолимый и насмешливый; он питает
очаровательными мечтами нашу молодость, чтоб потом мало-помалу разрушить их; он подчиняет себе
сердце и чувства, дает им иногда полный простор и снова вступает в свои права; он ослабляет порывы
радости, зато утешает нас в горе; он заставляет нас находить интерес в комедии жизни, но за это ведет нас
к эгоизму.
И поэтому, кто хочет писать жизнь свою, тот должен смотреть не на факты, а на результат,
описывать не последовательность событий, а последовательность своих мыслей.
Впрочем, я ленив слишком,-- не ждите от меня многого.
Итак, вот уже три дня, как я оставил навсегда Пажеский корпус. Смутно припоминаю я себе все
события этих двух лет и не знаю, повели ли они меня к дурному или к хорошему. В том, что эти два года
я провел приятно, я не сомневаюсь и признаюсь всем, что в Корпусе я нашел людей, приключения и даже
поэзию. Чего я не испытал в этом миниатюрном и для многих грязном свете? Несмотря на частые
неприятности, я всегда повторю: l'homme d'esprit trouve par tout son niveau {умный человек везде найдет
общество по своему уровню (франц.).}.
В одно и то же время я был первым и последним, меня любили и ненавидели, меня боялись и
Стр.1