Федор Михайлович Достоевский
Записки из подполья
-----------------------------------------------------------------------Origin:
"Публичная Электронная библиотека" Евгения Пескина
Сверка произведена
по "Собранию сочинений в десяти томах" (Москва,
Художественная литература, 1957).
-------------------------------------------------------------------------Часть
I. Подполье*
----------*
И автор
такие
существовать в
которых
лица, как
вообще
записок и самые "Записки", разумеется, вымышлены. Тем не менее
сочинитель таких записок, не только могут, но даже должны
нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при
складывалось
наше
общество. Я
хотел
вывести перед лицо
публики, повиднее обыкновенного, один из характеров протекшего недавнего
времени. Это - один из представителей еще доживающего поколения. В этом
отрывке, озаглавленном "Подполье", это лицо рекомендует самого себя, свой
взгляд, и как бы хочет выяснить те причины, по которым оно явилось и должно
было явиться
в нашей
среде. В следующем
отрывке
"записки" этого лица о некоторых событиях его жизни.
Федор Достоевский
I
Я человек больной... Я злой человек. Непривлекательный
придут уже настоящие
я человек. Я
думаю, что у меня болит печень. Впрочем, я ни шиша не смыслю в моей болезни
и не знаю наверно, что у меня болит. Я не лечусь и никогда не лечился, хотя
медицину и докторов уважаю. К тому же я еще и
хоть настолько, чтоб уважать медицину. (Я достаточно образован, чтоб не быть
суеверным, но я суеверен). Нет-с, я не хочу лечиться со злости. Вот
хорошо знаю, что и докторам я никак не смогу "нагадить" тем, что
лечусь; я лучше всякого знаю, что всем этим я
единственно
груб и
не
только
удовольствие. Ведь я взяток не брал, стало быть, должен же был
этим вознаградить. (Плохая острота; но я ее не вычеркну. Я
думая, что выйдет очень остро; а теперь, как увидел сам, что хотел
ее
удавалось
народ
находил в
себя
себе
поврежу и никому больше. Но все-таки, если я не лечусь, так это со злости.
Печенка болит, так вот пускай же ее еще крепче болит!
Я уже давно так живу - лет двадцать. Теперь мне сорок. Я прежде служил,
а теперь не служу. Я был злой чиновник. Я был
этом
хоть
написал,
только
гнусно пофорсить, - нарочно не вычеркну!) Когда к столу, у которого я сидел,
подходили, бывало, просители за справками, - я зубами на них
чувствовал неумолимое наслаждение, когда
Почти всегда удавалось. Большею частию все был
скрежетал и
кого-нибудь огорчить.
робкий: известно -
просители. Но из фертов я особенно терпеть не мог одного офицера. Он никак
не хотел покориться и омерзительно гремел саблей. У меня с ним полтора
года
за эту саблю война была. Я наконец одолел. Он перестал греметь. Впрочем, это
случилось еще в моей молодости. Но знаете ли, господа, в чем состоял главный
пункт моей злости? Да в том-то и состояла вся штука, в том-то и заключалась
наибольшая гадость, что я поминутно, даже в минуту самой
сильнейшей
постыдно сознавал в себе, что я не только не злой, но даже и не озлобленный
человек, что я только воробьев пугаю напрасно и себя этим тешу. У меня
желчи,
пена
у рта, а принесите мне какую-нибудь куколку, дайте мне чайку с сахарцем, я,
пожалуй, и успокоюсь. Даже душой умилюсь, хоть уж, наверно, потом буду вам
на себя скрежетать зубами и от стыда несколько месяцев страдать бессонницей.
Таков уж мой обычай.
Это я наврал про себя давеча, что
я был
злой чиновник. Со
наврал. Я просто баловством занимался и с просителями и
сущности никогда не мог
сделаться злым. Я поминутно сознавал в
злости
с офицером, а в
себе
много-премного самых противоположных тому элементов. Я чувствовал, что они
так и кишат во мне, эти противоположные элементы. Я знал, что они всю жизнь
во мне кишели и из меня вон наружу просились, но я их не пускал, не пускал,
нарочно не пускал наружу. Они мучили меня до стыда; до
доводили и - надоели мне наконец, как
надоели! Уж не кажется
что мне все равно, если и кажется...
Я не только злым, но даже и ничем не сумел
не
человек и
не
может серьезно чем-нибудь
конвульсий
ли
впрочем, уверяю
меня
вам,
господа, что я теперь в чем-то перед вами раскаиваюсь, что я в чем-то у вас
прощенья прошу?.. Я уверен, что вам это кажется... А
добрым, ни подлецом. ни честным, ни героем, ни насекомым. Теперь же доживаю
в своем углу, дразня себя злобным и ни к чему
умный
сделаться, а
вас,
сделаться: ни злым, ни
служащим утешением, что
чем-нибудь только дурак. Да-с, умный человек девятнадцатого столетия
и нравственно обязан быть существом по преимуществу бесхарактерным; человек
делается
должен
наверно, не изволите понимать. Ну-с, а я понимаю. Я, разумеется, не сумею
вам объяснить, кому именно я насолю в этом случае моей
злостью; я отлично
у них
суеверен до крайности; ну,
этого,
Стр.1