Георгий Чулков. Судьба
---------------------------------------------------------------------------Источник:
"Новелла Серебряного века". Изд-во: Москва, "Терра", 1994.
OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com), 8 ноября 2003.
Оригинал здесь: Библиотека Александра Белоусенко
Дополнительная правка: В. Есаулов, июль 2004 г.
---------------------------------------------------------------------------Одного
из них звали Николаем, другого Вениамином. Они жили на узкой и
грязной улице, которая упиралась в линию бульваров. Их комната помещалась в
пятом этаже. Из окон этого чердака можно было видеть город, который они
усердно проклинали и тайно любили.
Город, с его лабиринтом крыш, с трубами, низкими и высокими, с дымом,
то черным, то янтарным, то розовым: город таинственный в тумане, страшный
при луне, трепетный на утренней заре и всегда сладострастный; город,
смесивший в своей глубине все голоса, вопли, смех, музыку, вой ветра, бой
барабана, грохот железа, удары камень о камень; город, с золотом куполов, с
блеском американских витрин, с зелеными молниями трамваев: как они
чувствовали этот город, эти два друга!
Старший из них, Николай, был художник. У него были зеленые глаза,
обращавшие на себя внимание женщин; черты его лица были определенны и
точны, как будто бы природа позаботилась о том, чтобы сохранить в них лишь
выразительное и необходимое; он тщательно брился и, несмотря на бледность,
старался одеваться как можно строже. Его приятель Вениамин был поэт. На его
бледном лице странно выделялись алые губы; его серые глаза были несколько
тусклы, как будто бы внешний мир был отделен от них полупрозрачной завесою.
Николай писал nature morte, автопортреты, множество автопортретов, и
небо из окна своего чердака. По стенам были развешаны полотна, где яблоки,
арбузы и корки хлеба пленяли глаз
геометрической угловатостью своих
контуров; где сам художник смотрел из грубой рамы, как маска, застывшая в
своей монументальности; где, наконец, городское небо гармонировало с
красочной гаммою крыш...
Вениамин писал лирические стихи о любви,
полугрустные,
полунасмешливые, с неожиданными рифмами, ритмически изысканные, кончавшиеся
загадочными полувопросами, которые ранили сердце, как отравленные стрелы.
Николай был безнадежно влюблен в молчаливую высокую девушку, чей
портрет ему пришлось однажды писать. Она жила в том же городе, но ее
окружали люди иного общества, и Николай даже не мог теперь поддерживать с
нею знакомство. Лишь изредка он видел ее то в театре, то в концерте. И это
были счастливейшие вечера в его жизни.
Вениамин тоже был влюблен, но та, которая пленила его сердце, была
замужем. Он познакомился с нею на скетинг-ринге, когда она упала однажды, и
ему посчастливилось ее поднять. Прикосновение маленькой нежной руки и синие
глаза белокурой незнакомки были фатальны для поэта. Он познакомился также с
ее мужем, акцизным чиновником, у которого был испуганный взгляд и рыжие
бачки, и стал бывать в их маленькой квартире, казавшейся ему раем.
Белокурая Маргарита была благосклонна к Вениамину, и, если бы не его
лирическая слепота, он, может быть, добился бы ее признаний, но он
предпочитал томиться и вздыхать, воображая, что Маргарита недоступна, как
Беатриче.
Николай и Вениамин были друзьями, но они не переходили на "ты" и не
делали друг другу интимных признаний, храня несколько чопорное и горделивое
молчание, когда случайно речь заходила об их возлюбленных. Когда у них не
было денег (а это случалось часто) и нельзя было идти в театр или ресторан,
они сидели по вечерам дома, куря трубки с длинными чубуками и обмениваясь
изредка замечаниями то по поводу какой-нибудь очаровательной книги,
открытой одним из них, то по поводу картин какого-нибудь непризнанного
художника, успевшего выставить свои холсты на одной из тех маленьких
выставок,
которые посещаются лишь немногими любителями, присяжными
рецензентами и случайными обывателями, пожелавшими позубоскалить от
безделья.
Однажды, когда два друга сидели так, окутанные синим облаком дыма,
Николай сказал:
- Сегодня я заметил на улицах какое-то странное оживление; впрочем, я
не уверен, что то, что я видел, можно назвать "оживлением".
- А что вы видели? - спросил Вениамин равнодушно, чертя привычной
Стр.1