Георгий Чулков. Подсолнухи
---------------------------------------------------------------------------Источник:
"Новелла Серебряного века". Изд-во: Москва, "Терра", 1994.
OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com), 8 ноября 2003.
Оригинал здесь: Библиотека Александра Белоусенко
Дополнительная правка: В. Есаулов, июль 2004 г.
---------------------------------------------------------------------------I
Когда
я вижу этот большой цветок, золотой и махровый, всегда
обращенный к солнцу, в сердце моем
начинает звучать песенка - тихая,
печальная и сладостная, - и в душе возникают воспоминания о милом далеком,
о юности моей, о том, чего не вернешь никогда, никогда... Я вспоминаю тогда
моего дядюшку Степана Егоровича Руднева, курские поля, тихую усадьбу: мне
тогда кажется, что пахнет белой акацией, что старость моя дурной сон и что
вот стоит только глаза протереть - и я вновь увижу незабвенное весеннее.
Однако буду рассказывать по порядку.
Окончив гимназию, попал я на лето в имение к моему дядюшке. На моей
вихрастой голове уже была надета студенческая фуражка, и чувствовал я себя
так, как будто бы весь мир только того и ждал, чтобы приветствовать меня,
мою свободу и благословить меня на какую-то новую жизнь.
Мне шел тогда восемнадцатый год, и сердце мое было отравлено тою
нежной и пугливой мечтою, которая исчезает вместе с юностью.
Впрочем, не все теряют вместе с весенними днями душевную чистоту и
нежность. И дядюшка мой, Степан Егорович, был одним из этих избранных..
Когда-то, в молодости, влюбился он в одну московскую барышню, генеральскую
дочку, и сделал ей предложение. Но барышня не была благосклонна к Степану
Егоровичу и поспешила выйти замуж за какого-то уланского ротмистра. Дядюшка
мой не разочаровался, однако, в своей возлюбленной и крепко затосковал.
Друзья посоветовали ему поехать за границу, развлечься. Степан Егорович
поехал в Венецию, но и Венеция его не утешила, хотя св. Марк и роскошь
Веронеза и Тинторетто пленили его мечтательное сердце.
После Венеции поселился он у себя в деревне и стал жить отшельником и
чудаком, неустанно мечтая о генеральской дочке, исчезнувшей во мгле былых
дней. И как наивны, и как нежны были его мечты...
Когда я приехал к дядюшке, было ему уже под пятьдесят, но все еще в
лице его было что-то юное. Но какое-то недоумение выражали всегда его
светлые глаза.
Зажили мы с дядюшкой, как говорится, душа в душу. Одно только
обстоятельство нас разделяло - политические убеждения: я был вольнодумец и
демократ, а дядюшка был приверженец аристократической олигархии. Чудаку все
мерещился какой-то "совет дожей" и
нравилась чрезвычайно итальянская
пышность XVI века. А в житейских делах дядюшка ничего не понимал. И, если
бы не управляющий Аверьяныч, маленький хутор его давно бы продали с
молотка.
Я приехал на хутор, когда вишни и яблони уже отцвели, но зато
благоухала белая акация. Веяло весною, не тою подснежною мартовской весною,
от которой стоит в сердце влажный дурман, а тем нежным и тихим маем,
который медленно склоняется к лету и бывает так пленителен в своем
сладостном томлении.
Дядюшка подарил мне славного иноходца Робинзона, и я каждый день
таскался на седле по окрестностям, мечтая Бог знает о чем, уверенный, что
вот где-то рядом ждет меня чудо, называемое любовью.
Но как я был застенчив и боязлив! Смех и восклицания босоногих девок,
попадавшихся мне на дороге, заставляли меня краснеть до ушей, и я не
решался обернуться и посмотреть еще раз на их пестрые сарафаны, тайно меня
пленявшие.
А какие незабываемые бессонные ночи я проводил тогда! Неясные, смутные
предчувствия волновали мою кровь, и все казалось, что вот откроется дверь и
кто-то войдет сейчас в комнату и скажет тихо волшебное слово - люблю.
Я дрожал, ожидая свидания с неизвестной, таинственной, прекрасной.
Иногда в лунные ночи я вылезал через окно в сад и шел по дорожке к пруду,
Стр.1