Иван Алексеевич Бунин
КНИГА
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
Лежа на гумне в омете, долго читал - и вдруг возмутило. Опять с раннего утра читаю, опять с
книгой в руках! И так изо дня в день, с самого детства! Полжизни прожил в каком-то несуществующем
мире, среди людей никогда не бывших, выдуманных, волнуясь их судьбами, их радостями и печалями,
как своими собственными, до могилы связав себя с Авраамом и Исааком, с пелазгами и этрусками, с
Сократом и Юлием Цезарем, Гамлетом и Данте, Гретхен и Чацким, Собакевичем и Офелией, Печориным
и Наташей Ростовой! И как теперь разобраться среди действительных и вымышленных спутников моего
земного существования? Как разделить их, как определить степени их влияния на меня?
Я читал, жил чужими выдумками, а поле, усадьба, деревня, мужики, лошади, мухи, шмели,
птицы, облака - все жило своей собственной, настоящей жизнью. И вот я внезапно почувствовал это и
очнулся от книжного наваждения, отбросил книгу в солому и с удивлением и с радостью, какими-то
новыми глазами смотрю кругом, остро вижу, слышу, обоняю, - главное, чувствую что-то необыкновенно
простое и в то же время необыкновенно сложное, то глубокое, чудесное, невыразимое, что есть в жизни
и во мне самом и о чем никогда не пишут как следует в книгах.
Пока я читал, в природе сокровенно шли изменения. Было солнечно, празднично; теперь все
померкло, стихло. В небе мало-помалу собрались облака и тучки, кое-где, - особенно к югу, - еще
светлые, красивые, а к западу, за деревней, за ее лозинами, дождевые, синеватые, скучные. Тепло, мягко
пахнет далеким полевым дождем. В саду поет одна иволга.
По сухой фиолетовой дороге, пролегающей между гумном и садом, возвращается с погоста
мужик. На плече белая железная лопата с прилипшим к ней синим черноземом. Лицо помолодевшее,
ясное.Шапка сдвинута с потного лба.
- На своей девочке куст жасмину посадил! - бодро говорит он. - Доброго здоровья. Все читаете,
все книжки выдумываете?
Он счастлив. Чем? Только тем, что живет на свете, то есть совершает нечто самое непостижимое
в мире.
В саду поет иволга. Все прочее стихло, смолкло, даже петухов не слышно. Одна она поет - не
спеша выводит игривые трели. Зачем, для кого? Для себя ли, для той ли жизни, которой сто лет живет
сад, усадьба? А может быть, это усадьба живет для ее флейтового пения?
"На своей девочке куст жасмину посадил". А разве девочка об этом знает? Мужику кажется, что
знает, и, может быть, он прав. Мужик к вечеру забудет об этом кусте, - для кого же он будет цвести? А
ведь будет цвести, и будет казаться, что недаром, а для кого-то и для чего-то.
"Все читаете, все книжки выдумываете". А зачем выдумывать? Зачем героини и герои? Зачем
роман, повесть, с завязкой и развязкой? Вечная боязнь показаться недостаточно книжным, недостаточно
похожим на тех, что прославлены! И вечная мука - вечно молчать, не говорить как раз о том, что есть
истинно твое и единственно настоящее, требующее наиболее законно выражения, то есть следа,
воплощения и сохранения хотя бы в слове!
20 августа. 1924
Стр.1