Иван Алексеевич Бунин
БЕЗ РОДУ-ПЛЕМЕНИ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
I
С вечера я спал крепко, потому что слишком измучился за день, но потом мне стало сниться, что
я иду по каким-то станционным дворам и запасным пугям, среди паровозов и вагонов, ищу мужа Зины и
хочу непременно убедить его, что я вовсе не враг ему, Я любил Зину, но теперь не думаю о себе, желаю
только ее счастия. Казалось даже, что я говорил ему это, но он все уходил от меня и я плохо его видел, а
моя нежность к Зине возрастала, все крутом темнело, странно вытягиваясь коридором, и вот этот
коридор - слабо освещенный, насквозь видный ряд вагонов - уже бежит, дрожа подо мною, и какая-то
красивая девушка, перебивая мои слова веселым шепотом, зовет и уводит меня за руку все дальше по
узкому коридору поезда. Я едва поспеваю за нею, в поезде темнеет, вагоны бегут, увлекая меня за собою,
- падают все ниже и ниже, точно сама земля падает под ними, и радость, страсть и отчаяние достигают во
мне такого напряжения, что я делаю усилие крикнуть - и просыпаюсь.
Так начался этот день. Очнувшись, я долго и тупо глядел на стену, изумленный спокойным
видом комнаты. Давно день, ставни открыты, и на часах - половина десятого... Боже, какой тяжелый
вздор снился мне! И что это напоминает он неприятное и как будто неестественное? Ах, да! Зина
повенчалась вчера с Богаутом...
Вот теперь я уж твердо верю в это. Правда, я ждал этого и все-таки продолжал ходить к
Соймоновым. И вдруг однажды вечером - темнота и тишина во всем доме; старик Соймонов один сидит
в темном кабинете, усиленно курит, задыхаясь более обыкновенного, и говорит мне, как только я
появляюсь на пороге, неестественно равнодушно:
- А Катерина Семеновна с Зиной по лавкам поехали.
И, попыхтев, продолжает иронически:
- Великое переселение народов, что называется... К семейному торжеству готовимся... Нынче,
знаете, весьма скоропалительно выходят эти истории!
Он хочет смягчить свои слова иронией, но я понимаю его и стараюсь только об одном - получше
попадать ему в тон, чтобы поскорее и поприличнее уйти.
И я ушел, пришибленный, точно выгнанный из дому. Чтобы заглушить чувство боли, я усиленно
развивал в себе злобу, презрение к этим свадебным приготовлениям. Я бродил по городу и, когда
однажды встретил жениха, проехавшего с какими-то картонками в коляске, остановился и расхохотался.
Катается на чужих лошадях и доволен! Как домой, является в чужую семью, где портнихи и белошвейки
завалили все комнаты материями и выкройками!.. А потом будут сумерки, освещенная церковь, суета
около паперти... Подкатывают кареты, и щеголь-пристав горячится, чтобы сохранить порядок в этой
церемонии... И церемония совершается в образцовом порядке!
Но даже попытки злиться не удавались мне. Я ходил на службу, и тоска, боль дурманили мне
голову. А тут еще Елена! Она одинока, измучена беганьем по урокам, бросила семью и живет
впроголодь; но зато у нее есть цели и надежды, мечты о курсах, о науке, о работе для общества. У меня
нет пока никаких целей, и вольно же ей было мечтать увлечь и меня за собою! Всегда резко-бодрая, она
изменилась за последнее время. То грустно-ласкова со мной, то хмурится, точно ей больно. А когда я
заявил ей третьего дня о своем отъезде, она вспыхнула, взглянула на меня изумленными глазами, потом
неловко и кротко улыбнулась и, едва выговорив: "До свидания", - ушла... Я рассеянно посмотрел ей
вслед.
Но вот эти сумерки наступили, и я очнулся. Я минута за минутой пережил в воображении все, что
должно происходить в церкви, и жгучая злоба, ревность разрывали мне сердце. Я плакал и кого-то
умолял сжалиться надо мною... Если бы вошла она в эту минуту! Я обезумел бы от счастья, целовал бы
ее ноги! Иногда я порывался бежать к ней и у нее искать спасения от моей скорби. Но она-то и мучила
меня. Выхода не было, и я метался по своей комнате... Потом острая боль стала замирать. Совсем
стемнело; затихающий гул соборного колокола медленно и ровно раскачивался над городом. Я знал, что
Стр.1