H. Валентинов
Брюсов и Эллис
Воспоминания о серебряном веке.
Сост., авт. предисл. и коммент. Вадим Крейд.
М.: Республика, 1993.
OCR Ловецкая Т.Ю.
По словам А. Белого, я (Валентинов) "живо относился к нему и Брюсову" и благодаря мне, моимто
усилиям и наладилась связь между "Весами" и "Столичным утром", так что литературный материал
газете поставляли сотрудники "Весов".
В редакции "Весов" я бывал неоднократно и, возможно, некоторые статьи сотрудников журнала,
по их просьбе, однажды или дважды передал в "Столичное утро". Это совсем не то, что пишет Белый. Он
мне приписывает роль, которой я не играл. Мне приходилось встречаться с Сергеем Соловьевым,
Балтрушайтисом, Ликиардопуло1 и другими сотрудниками "Весов", но, за исключением встреч с Сергеем
Соловьевым, остальные были настолько мимолетны, что от них почти ничего в памяти не осталось. Из
всего состава "Весов" кроме Белого я, в сущности, хорошо знал только Брюсова и Эллиса (Л. Л.
Кобылинского). Но, в отличие от Белого и Эллиса, о которых есть что сказать, о Брюсове почти все уже
сказано другими. Поэтому, за исключением некоторых штрихов и, кажется, теперь уже никому не
известной истории его поэмы "Последний день", особо важного о нем сказать не могу. Но для меня
знакомство с Брюсовым, между прочим, тем было интересно, что навзничь опрокинуло представление о
нем, когда-то возникшее под впечатлением критики его первых стихов Влад. Соловьевым. На этом, может
быть, и останавливаться не следовало бы, но я все же хочу это сделать. Ведь в "вольных" записках меня
никто не останавливает...
Одна из моих сестер, несомненно, обладала стихотворческим даром (ныне, на старости и
"офранцузившись", его потеряла). Учителями ее в этом деле, кому она подражала, были, насколько
помнится, Апухтин и, уже наверное, Надсон. В шестом классе реального училища учитель словесности
Штандель однажды предложил нам попробовать стихами изложить некоторые места из "Слова о полку
Игореве". Я взял плач Ярославны, и за в большом поте сотворенную композицию Штандель меня
похвалил, а когда я мое "творение" показал сестре, та пожала плечами: это совсем убого, все рифмы
глагольные. Неглагольные и самые сложные рифмы ей давались с поразительной легкостью, и чуть ли не
после каждой прогулки в березовой аллее Подъема (имение наших родителей в Тамбовской губернии) у
нее появлялось новое стихотворение. Стихи ее нигде не печатались; в отличие от множества стихоплетов,
она о том никогда не думала, писала только для себя, редко кому показывая написанное. Сосед по имению
-- студент военно-медицинской академии в Петербурге Федя Тавилдаров (сын профессора
Технологического института), узнав о поэтических упражнениях сестры, ей в поучение привез только что
появившуюся в печати в "Вестнике Европы" (в 1895 году) критику Вл. Соловьевым символистической
поэзии. Предметом критики был сборник первых стихов Брюсова, вышедший в 1894 году под заголовком
"Chefs d'oeuvre", заключавший в себе знаменитое стихотворение, состоящее из одной строки: "О закрой
свои бледные ноги". Соловьев беспощадно высмеивал "шедевры" Брюсова. О его "влюбленных наядах",
загражденных "ревнивыми досками", Соловьев писал: "Увлекаемый "полетом фантазии", автор
засматривался в дощатые купальни, где купались лица женского пола, которых он называет "феями" и
"наядами".
Цитируя Брюсова:
Непонятные вазы
Огнем озаря,
Застыла заря
Над полетом фантазий,-Соловьев
упрекает молодого человека за бесстыдное подглядывание купальщиц и объясняет, что
то, что именуется на символистском языке "непонятными вазами", в просторечьи называется шайками и
употребляется в купальнях "для омовения ног". Разобрав и ряд других стихотворений, Соловьев вынес
следующий приговор: "Общего суждения о г. Валерии Брюсове нельзя произнести, не зная его возраста.
Если ему не более 14 лет (Брюсову тогда был 21 год.-- Н. В.), то из него может выйти порядочный
стихотворец, а может и ничего не выйти. Если же это человек взрослый, то, конечно, всякие литературные
надежды неуместны".
Стр.1