А. А. Бестужев-Марлинский. Ревельский турнир
------------------------------------------OCR:
Pirat
Доп. правка: В. Есаулов, сентябрь 2004
------------------------------------------I
"Вы
привыкли видеть рыцарей
туман
еще
вблизи и по правде".
Звон
сквозь цветцые стекла их замков, сквозь
старины и поэзии. Теперь я отворю вам дверь в их жилища, я покажу их
колоколов с
улицы кипели народом, колесницы и всадники не разъезжались.
В это
выражению, с
лет
и
только именем широкой. Судя по бороде, по
серебряною
когда-то
ревельском доме своем, за кружкою пива, рассуждая о завтрашнем турнире и
любуясь
улице,
пятидесяти, высокого и
червяки вывели предивные
фестонами
в
на женскую
фамильных портретов,
родоначальник
лона деревом
Бернгарда
своею, в
него, в левую
дерево поколений.
- Нагулялся
комнату
России и
московцев,
пропускать
примолвить,
необходимым
представляя
тетушке
Олая великого звал прихожан к вечерней проповеди, а
в Ревеле все шумело, будто в праздничный полдень. Окна блистали огнями,
время рыцарь Бернгард фон Буртнек спокойно сидел под окном в
сквозь цветное окно на толпу народа, которая притекала и утекала по
насечкой, то есть с сединою, Буртнек был человек
собственному его
статного роста. Черты его открытого
лица показывали вместе и доброту и страсти, не знавшие ни узды, ни шпоры,
природное воображение и приобретенное невежество.
Зала, в
которой сидел он, обшита была дубовыми досками, на коих время
узоры. По углам, со всех панелей развевались
кружева Арахны. Печка, подобие рыцарского замка, смиренно стояла
углу, на двенадцати ножках своих. Налево дверь, завешенная ковром, вела
половину
через трех-ступениый порог. На правой стене, в замену
висел
Буртнеков, простертый на эемле, любовался исходящим из своего
с разноцветными
Буртнека, остального представителя
отношении к
огромный родословный лист, на котором
яблоками. Верхнее яблоко, украшенное именем
своей фамилии, до-родностию
прочим, величалось как месяц перед звездами. Подле
сторону вниз, спускался коропованный кружок с именем Минны
фон... Бесцветность будущего скрывала остальное, а раззолоченные гербы и
арабески, наподобие тех, коими
ли
любчанина Лопциуса, который приехал
остался в
отчасти
Ревеле, отчасти
задержанный
на враждебную
что он
Лонциуса слушал
на
щупал пульс
своим плавким
городскою
ты, любезный доктор? - спросил Буртпек входящего в
на север попытать счастья в
рассказами о жестокости
не
напуганный
Русь ни лекарей, ни просветителей. Надо
нравом
думою, которая
и забавным умом
сделался
за обедом, никто лучше не откупоривал бутылки рейнвейна, и барон только от
одного
человеком в доме Буртнека. Никто лучше его не разнимал индейки
правду не взбесившись. Ребят
забавлял он,
тени пальцами разные штучки и делая зайца из платка. Старой
и хвалил старину, а племянницу заставлял краснеть ог
удовольствия, подшучивая насчет кого-то милого.
- Нагулялся ли ты? - повторил барон, отирая с усов своих пену.
- Не пользою нагулялся, барон, - отвечал весельчак доктор, выгружая из
из
карманов своих, будто
лекарственных кореньев,
вышегородских
теплиц, разнородные растения. - Вот целые пучки
собранных мною, и где
бы
трав, если бы комендантские
коровы
не
вы
укреплениях!.. Эту полынь, например, целительную в
ботанических исследований.
- Ну, каковы же тебе кажутся наши неприступные, грозные бойницы?
- Ваши грязные
гарнизона, потому что
половина пушек
отдыхает
земле, на
желудочных настоек, сорвал я в трещине главной башни; эту ромашку выдернул
из затравки одного ржавого орудия, и я, конечно бы, собрал на стене гораздо
более
сделали там прежде меня
бойницы, барон, мне кажутся неприступными для самого
все всходы обрушены, а грозны они только издали;
на
валах цветет салат, а в башнях я,
право, больше видел запасенного картофелю, нежели картечей.
- Да, да... это сказать - так стыд, а утаить - так грех! Хорошо еще,
что такая оплошность со стороны
гермейстеру, чтобы
моря. Ведь сколько
поставить все
перестали
ядрами в
ядер на поварни.
- Славно сказано, барон; еще
раз
говорил я
пушки на дыбы и не давать растаскивать
лучше, когда б это исполнилось. Тогда
бы ревельцы потчевать приятелей, как их потчуют русские, калеными
виде
пирожков. Не далее как вчерась я насилу залил пожар моего
желудка, вспыхнувшего от подобного брандскугеля.
- И заливал, конечно, не водою, доктор?
- Без
многие вещества от воды разгораются
потому он с
между
прочим, не желая
сомнения, мальвазиею, господин барон. Неужели вы не знаете, что
еще сильнее? А
ваш
конечно, стоит греческого огня.
Барон имел похвальную привычку соглашаться
важною
этим
греческим огнем, он
улыбкою одобрения отвечал доктору: "Знаю... знаю"; но
обжечься
Лонциусу кружку с пивом и предложил ему потушить остатки вчерашнего пожара.
- Тебе завтра будет вдоволь работы, - продолжал он, сводя разговор на
турнир.
- Работы, барон? Разве я кузнец? - отвечал доктор, выменивая каждое
на
слово
глоток
латы! С тех
Право,
от
в железную скорлупу, да
вашего вооружения
и стоять
в битве
более терпят
пива. - Зачем вам хирурга, когда вы ломаете не ребра, а
пор как выдуманы эти проклятые сплошные кирасы, нашему брату
приходится вспоминать о своих опытах, словно сказку о семи Семионах. Велика
очень храбрость залезть
наковальней!
неприятели!..
- Полно, полно, Густав, хулить наши брони за то, что они берегут нас
мечей и твоих ланцетов. Спроси-ка лучше у русских, любы ли они
от вражьих
им? Наши латники гоняют кольчужников тысячами.
- Для того-то русские и не ждут ваших конных бойниц, а любят заставать
по-домашнему - в
вас
увезли у
хоть
замше. Сказывают, в Новгороде очень дешевы из нее
перчатки!..
Оно и не мудрено: отнятое хоть грошем, но дешевле купленного.
- Вздор, Густав, небылица! Клянусь своими шпорами, что если бы русские
меня
уздечку, я бы нагнал удальцов и выкроил бы из их кож
себе подпруги...
- У других с уздечками они уводят и коней, а ни у одного еще рыцаря не
видать подпруг из такого сафьяна.
- У прочих... у других!.. Другие мне не указ. Я уверен, что русские не
кони, чем
дикий перец,
с тем, чего не знал. И
подвипул к
думали?.. на
виде
любила
блестят наши вяземские пряники, окружали
Стр.1