Александр МАХОВ ВЕСЕЛОВСКИЙ — КУРЦИУС Историческая поэтика — историческая риторика В посмертно опубликованной работе Эрнста Роберта Курциуса «К понятию исторической топики» появляется словосочетание, которое почти наверняка вызовет опреде ленную ассоциацию у русского (и едва ли — у европейско го) читателя. <...> Речь идет о месте, где Курциус предполагает от «исторической топики» идти дальше, в сторону истори зации всей риторики как таковой: «Ничто не мешает нам, двигаясь по пути генерализирующей индукции, перейти от топики к “исторической риторике”»1 . <...> Это словосочетание, видимо, использовано Курциусом всего один раз; в главной книге ученого — «Европейская литература и латинское Средневековье» (1948) — значимой, многократно исполь зуемой формулой, определяющей метод исследования, ста новится «историческая топика». <...> Однако топика является разделом риторики, а потому и в этих случаях речь идет, в сущности, об «исторической риторике». <...> 182 Конечно, «историческая риторика» напоминает нам — пока лишь внешне — об «исторической поэтике» Александра Николаевича Веселовского. <...> Риторика и по этика — две созданные античностью нормативные науки о слове, названия двух основополагающих для всей евро пейской словесности трактатов Аристотеля: Веселовский прибавляет эпитет «исторический» ко второму из этих понятий, Курциус— к первому. <...> Ниже мы попытаемся показать, что за внешним сходством «формул метода» стоит сходство сущност ное, — что предпринятому А. Веселовским <...> опыту по строения исторической поэтики (в противовес норматив ной классической поэтике) в работах Э. Р. Курциуса соответствует опыт исторического развертывания клас сической нормативной риторики, и прежде всего топики как ее раздела. <...> Веселовский создает «новую поэтику»2 — историче скую, «индуктивную»; однако, устраняя «умозрительные построения» нормативной поэтики3 , он не отказывается от ее ключевых понятий (таких <...>